Книга Вождь краснокожих - О. Генри

– Кто, я? – погодя, переспросил Джед. – Я их с тех пор на дух не переношу.

Принцесса и пума

Как и во всякой порядочной сказочке, здесь не обойдется без короля и королевы.

Король был жутким стариком; он вечно таскал при себе шестизарядные кольты, гремел шпорами и орал таким голосом, что гремучие змеи с перепугу ныряли в свои норы у корней кактусов. До коронации его звали запросто – Бен-шептун. Ну а когда он обзавелся пятьюдесятью тысячами акров[37] пастбищ и таким количеством скота, что окончательно потерял ему счет, его стали звать мистер О’Доннел, король скотопромышленников.

Королева была скромной мексиканкой из Ларедо. Из нее вышла добрая, терпеливая и кроткая жена. Ей даже удалось заставить Бена настолько умерять голос дома, что от его звука не лопались стаканы и тарелки. Когда ее супруг окончательно утвердился на троне, она полюбила сидеть на галерее ранчо Эспиноза и не спеша плести тростниковые циновки. Когда же богатство сделалось настолько чудовищным, что из Сан-Антонио в фургонах были доставлены мягкие кресла и круглый стол, она склонила темноволосую голову и окончательно смирилась со всем, что ей уготовила судьба.

Вот так выглядели король и королева. Но на самом деле они не играют никакой роли в этом рассказе, который следовало бы назвать «Повесть о том, как принцесса не растерялась и как мексиканский лев свалял дурака».

Принцессой была дочь королевской четы Хусефа О’Доннел. От матери она унаследовала мягкое сердце и смуглую красоту, от Бена О’Доннела – изрядный запас бесстрашия, здравый смысл и способность повелевать людьми. Стоило приехать из дальних краев, чтобы полюбоваться на такое сочетание достоинств.

Хусефа могла на полном скаку всадить пять из шести пуль в жестянку из-под консервов, вращающуюся на конце веревки, и в то же время часами возилась со своим белым котенком, наряжая его в самые дурацкие костюмы. Презирала перья, карандаши и бумагу, но могла в секунду подсчитать в уме, сколько барыша принесут тысяча пятьсот сорок семь бычков-двухлеток, если продать их по восемь с половиной долларов за голову.

Каждую милю ранчо Эспиноза Хусефа обследовала верхом на лошади. Все ковбои на этой территории обожали принцессу и были ее верными вассалами. Когда же Рипли Дживенс, старший одной из ковбойских партий Эспинозы, увидел ее впервые, он тут же решил породниться с королевской семьей.

Наглая самонадеянность? Не соглашусь. В те времена на землях техасского округа Нуэсес человек был человеком. И титул короля скотопромышленников вовсе не означал, что в жилах его носителя течет голубая кровь. Подчас его случалось носить и тем, кто просто обладал выдающимися способностями по части кражи и угона скота.

Как-то раз Рипли Дживенс отправился верхом на ранчо «Два Вяза», чтобы разузнать насчет запропастившихся куда-то бычков-однолеток. Назад он выехал поздно, и солнце уже достигло горизонта, когда он оказался у брода Белой Лошади на реке Нуэсес. От переправы до его лагеря было добрых шестнадцать миль, до усадьбы ранчо Эспиноза – двенадцать. День выдался нелегкий, и Дживенс решил заночевать у переправы. Река в этом месте образует широкую заводь. Берега покрыты деревьями и кустарником, а в пятидесяти ярдах[38] от заводи находится поляна, заросшая густой травой. Тут тебе и корм для коня, и постель для ковбоя.

Дживенс привязал лошадь, после чего сел, прислонившись к дереву, и свернул самокрутку. Но тут из зарослей, обрамлявших реку, внезапно донесся раскатистый рык. Лошадь, почуяв опасность, зафыркала и заплясала на привязи. Дживенс, продолжая попыхивать табачком, на всякий случай провернул барабан шестизарядника на один щелчок. Здоровенная панцирная щука шумно плеснулась в заводи. Молодой кролик обскакал ближайший куст и уселся, поводя усами и с иронией поглядывая на ковбоя. Лошадь снова взялась щипать траву.

Осторожность не помешает, особенно когда на закате солнца мексиканский лев, как в Техасе называют пуму, распевает у водопоя. Может статься и так, что его песня как раз о том, что телята и барашки в последнее время встречались редко и что он горит желанием познакомиться непосредственно с вами.

В гуще травы нашлась пустая жестянка из-под консервов, брошенная каким-то проезжим. При виде ее Дживенс даже крякнул от удовольствия. В кармане его куртки имелось немного молотого кофе. А кофе покрепче и табак – что еще нужно ковбою?

В две минуты Рипли развел небольшой костерок. Прихватил жестянку и направился к заводи. Но не доходя дюжины шагов до берега, заметил слева отличную лошадь под дамским седлом, неторопливо щипавшую траву. Над водой, склонившись, стояла Хусефа О’Доннел. А в десяти ярдах правее нее за густыми ветвями саквисты Дживенс разглядел мексиканского льва. Его янтарные глаза сверкали голодным огнем; в шести футах от этих глаз подрагивал кончик хвоста, вытянутого, как у пойнтера в стойке. Зверь едва заметно покачивался на задних лапах – именно это делают все представители семейства кошачьих перед прыжком.

Револьвер Дживенса вместе с поясом валялся в траве, отсюда до него было добрых тридцать пять ярдов, поэтому он с хриплым воплем кинулся между львом и принцессой.

Схватка вышла короткая и довольно беспорядочная. Сойтись с хищником Рипли не удалось – еще до того он услышал пару негромких выстрелов и заметил в воздухе двойную дымную полосу. В следующую секунду туша мексиканского льва с огромной скоростью обрушилась ему на голову и повергла на землю. Ему запомнилось, что он заорал: «Эй, ты, так не по правилам!», а затем выполз из-под туши зверя, извиваясь, как червяк, с набитым травой и песком ртом и здоровенной шишкой на затылке, которым его угораздило хлопнуться о корень вяза. Лев лежал без движения. Раздосадованный вконец и еще не пришедший в себя, Рипли погрозил ему кулаком – и обернулся.

Хусефа стояла все на том же месте, перезаряжая свой оправленный в серебро револьвер тридцать восьмого калибра. Особенно напрягаться на сей раз ей не потребовалось: голова зверя представляла собою куда более крупную мишень, чем жестянка на веревке. На губах девушки и в ее бархатных глазах играла насмешливая улыбка.

Незадачливый спаситель едва не сгорел от такого конфуза. Ему представился случай, о котором он беспрестанно мечтал, но все закончилось нелепой комедией, вроде тех водевилей, что представляют на ярмарках.

– Это вы, мистер Дживенс? – проговорила Хусефа своим медовым контральто. – Вы едва не испортили мне выстрел своими воплями. Вы случайно не ушиблись, когда упали?

– О, нет, не беспокойтесь, – стараясь выглядеть невозмутимым, ответил Рипли.

Подавленный поражением, но не потерявший присутствия духа, он наклонился и вытащил из-под туши зверя свою превосходную в прошлом шляпу. Теперь и шляпа выглядела так, словно ее специально подготовили для комического номера. Затем он опустился на колени и нежно погладил свирепую, скалящуюся окровавленными клыками, голову мертвого мексиканского льва.