Книга Арабская авантюра - Талбот Мэнди

Нарайян Сингх широко улыбнулся.

— Ха! Место сипая — меньшая ставка, чем патент майора или золотой прииск, но у меня есть жизнь, которой можно рискнуть, так что я тоже играю!

Грим отрывисто кивнул. Времени для обмена любезностями не было.

— Как насчет тебя, Мэйбл? Мы сможем управиться без тебя, у тебя есть муж, о котором не следует забывать…

— Будь он здесь, ему бы это не понравилось, но он уступил бы.

— Хорошо. Теперь Хадад. Что ты думаешь?

— Я должен буду слепо повиноваться тебе, не зная…

Грим не дал ему договорить.

— Предложение простое. Любой из вас может выйти из игры сейчас и помалкивать… или играть дальше. Если ты согласен, я оговорю подробности, если нет — в этом не будет нужды.

— Уаллахи! У такого клинка, как ты, Джимгрим, нет тупой стороны! Если я скажу «да» и стану играть в триктрак, то рискну своим будущим. Если скажу «нет», моя жизнь гроша ломаного не стоит, ибо ты велишь сикху, которого назвал джокером, позаботиться обо мне!

— Неправда, — ответил Грим. — Я верю, что ты умеешь хранить секреты. Если план тебе не по душе, я отпущу тебя.

— О, в таком случае, — произнес Хадад, колеблясь, — если ты ставишь вопрос так… проиграть все или, возможно, что-нибудь выиграть… От полумер нет толку. Отказаться — значит погубить арабское дело. Безнадежная затея. Значит, разок бросим кости, да? И все наше состояние на кон! Ничтожная случайность — и все пропало! Неважно. Я тоже играю. Я играю с вами до конца!

— Итак, команда в сборе, — заметил Грим со вздохом облегчения. Он мгновенно расправил плечи и стал выкладывать карты. Вы представляете, какая огромная разница между капитаном команды, который ни о чем не беспокоится, пока игра не началась, и людьми вроде Грима, которые отбеспокоятся заранее, а потом играют и заставляют своих играть каждым атомом их эля.

— Мэйбл, ты — Лоуренс. Молчи, изображай стеснительность, избегай встреч. Представь себе, что тебе нельзя здесь находиться, однако ты приехала, чтобы помочь Фейсалу, вопреки прямым распоряжениям Мининдел. Поняла? Лоуренс, кстати, действительно очень застенчив, терпеть не может шумихи, почестей, всего, что привлекает к нему внимание. Чем больше будешь робеть, тем легче справишься. Фейсал должен помочь выдавать тебя за Лоуренса. Присутствие Лоуренса значительно повысит его престиж, и думаю: он это поймет, а если нет — неважно, обойдемся. Вопросы есть? Быстро!

Попробуйте что-нибудь спросить, когда вам предлагают для этого все возможности. Нужные вопросы не приходят в голову, а остальные кажутся нелепыми. Грим знал это, конечно, но когда имеешь дело с женщиной, всегда есть один шанс из сотни, что она подумает о чем-то важном, что не пришло в голову никому другому. Большинство женщин непрактичны. Но мало ли что не предусмотренное практикой может случиться?

— А что если нас схватят французы? — спросила она.

— Рано или поздно это случится, — ответил он. — И тогда ты вспомнишь, что ты миссис Мэйбл Тикнор, а Лоуренса в глаза не видела и не узнала бы при встрече.

— Они спросят, почему я в мужской одежде и маскируюсь под араба.

— Однако ты женщина, не так ли? Отвечай вопросом на вопрос. Спроси, безопасно ли здесь женщине. Они будут твердить, что алжирцы кротки, как ягнята, но никто же не заставляет тебя в это верить! Что-нибудь еще?

Она покачала головой, и Грим обернулся к Хададу.

— Хадад, не упускай возможности пустить слух, что Лоуренс присоединился к Фейсалу. Добавляй, что сам Лоуренс не хочет, чтобы о его присутствии знали. Выбери двух или трех верных арабов из штаба и скажи им, что вы задумали похитить Фейсала и перевезти в безопасное место, за границу — только не проговорись слишком рано. Подожди, пока угроза поражения арабов станет очевидной, и убеди какого-нибудь старого Али Османа, а еще лучше — вообще кого-нибудь из старой гвардии, что вам надо хватать Фейсала и бежать в Хайфу. Дух сирийцев основательно подорван пропагандой, а газ довершит дело. Как только арабы увидят, что сирийцы бегут, они прислушаются к голосу разума. Они знают тебя, знают, чего ты стоишь. Понял? Сделаешь?

— Попытаюсь. Я вижу много возможностей расплескать эту чашу, прежде чем удастся ее испить, Джимгрим!

— Тогда неси ее осторожно, — посоветовал Грим. — Рэмсден, возьми машину, в которой мы приехали. Найди того банкира. Это он подкупил штаб Фейсала, или я здорово ошибаюсь. Доставь его сюда.

— А если он откажется?

— Доставь его к нам. Возьми с собой Джереми. Сперва пусти в ход дипломатию. Скажи ему, что заговор с целью похищения Фейсала раскрыт в последнюю минуту, но дай понять, что сам он вне подозрений. Если сможешь, сделай так, чтобы он отправил во Французский Генштаб донесение и настоял, чтобы они ни в коем случае не упустили Фейсала, при котором будут двое гражданских и Лоуренс. Когда все это сделаешь, вези его сюда — как угодно, хоть в мешке.

— Как его зовут и где он живет?

— Адольф Рене. Его дом знают все. Джереми, пока не наступит момент, постарайся, чтобы никто и ни при каких условиях не перепутал тебя с Фейсалом, но учи роль и будь готов влезть в его шкуру. Нарайян Сингх, оставайся со мной. Мы с тобой займемся грязной работой… За дело, Рэмсден.

Когда прилив, о котором говорил Шекспир, достигает высшей точки, обстоятельства начинают работать, как часовой механизм, и шестеренка цепляет за шестеренку. Забудьте все теории и рассуждения о воле человека, противостоящей космическому закону. Я говорил, говорю, и можете спорить со мной, сколько душе угодно: вы слуга Вселенского Закона, и чем ближе вы к оси Великого Колеса Судеб, тем служит Вселенскому Закону, тем меньше у вас возможность действовать по своему усмотрению — едва ли больше, чем у часов, показывающих время. Если вы знаете этот секрет, то любой, кто мнит себя творцом истории, вызовет у вас только смех. «Строку к строке перо кладет, и вспять его не повернет ни ум, ни вера…». Старик Омар, который делал шатры, знал, что так оно и есть. Грим еще говорил, а я почти слышал, как стучит Маховик Прогресса, когда распахнулась дверь, и штабной офицер, который появился на пороге, пригласил Грима на совещание к Фейсалу.

Грим немедленно попросил для меня машину (иначе мне бы ее никто не дал), и в следующий миг мы с Джереми мчались во тьме под проливным дождем по узким улочкам. Порой колеса погружались в воду по самую ось, а вода заливала пол, когда наша машина накренялась, переезжая через канаву на перекрестке. Араб-водитель знал дорогу. Я пришел к выводу, что у него имелся компас в голове и запас заклинаний против несчастных случаев, а сам он был совершенно безбашенным малым и мог вдохнуть веру в изношенные рессоры. На большинстве улиц, по которым мы неслись, двум машинам было бы не разъехаться. Как-то раз верблюд попытался пристроиться рядом с нами, но поплатился за это: его отбросило в проулок хвостом вперед, и мы еще целый квартал слышали, как он ревет от ярости.

Остановка была под стать путешествию. Тормоза истошно взвизгнули, и нас с Джереми толкнуло вперед, когда машина врезалась в поребрик перед огромной дверью. Бронзовый молоточек на ней в лучах наших фар сиял, как чистое золото. Мы попросили араба подождать, вылезли и провалились по колено в лужу, а потом и вовсе чуть не упали в нее, споткнувшись о большой камень, на который следовало вставать, чтобы пройти к двери в такие дни. После этого мы громко, настойчиво и яростно молотили в дверь этим самым молоточком, как и полагается людям с мокрыми ногами и разбитыми носками ботинок: в таком состоянии не до соблюдения обычаев.