Книга Остров в глубинах моря - Исабель Альенде

Гроза закончилась так же внезапно, как и началась: вдруг смолкли стук воды и порывы ветра, сменившись целым лягушачьим хором. Тете подошла к одному из окон и распахнула ставни, глубоко вдыхая влагу и свежесть, ворвавшуюся в комнату. День ей казался бесконечным. Пару раз она заглядывала на кухню, будто искала тетушку Матильду, но Гамбо там не видела. Куда подевался парень? Она тряслась от страха за него. До Сен-Лазара из других мест острова доходили определенные слухи о положении в метрополии: их передавали из уст в уста негры, а источником служили белые, которые открыто обсуждали все новости — они же никогда не сдерживались в беседах на любые темы в присутствии своих рабов. Последней была провозглашенная во Франции Декларация нрав человека. Белые почувствовали под собой горячие угли, зато офранцуженные, вечные маргиналы, наконец увидели для себя возможность встать наравне с белыми. Права человека не имели отношения к черным, как растолковала тетушка Роза собравшимся на календу людям: свобода даром не давалась, за нее нужно сражаться. Все знали, что с соседних плантаций уже бежали сотни рабов, чтобы присоединиться к отрядам мятежников. Из Сен-Лазара сбежало двадцать, но Проспер Камбрей со своими людьми устроил на них облаву, и удалось вернуть четырнадцать. Остальные шестеро, по словам главного надсмотрщика, погибли от нуль, но тел никто не видел, и тетушка Роза полагала, что им удалось уйти в горы. Это укрепило Гамбо в его намерении совершить побег. Тете уже не могла его удерживать, и для нее началась пытка прощанием, стремлением вырвать его из своего сердца. Нет худшего страдания, чем любить и бояться, как говорила тетушка Роза.

Вальморен отвел от страницы глаза, чтобы отпить коньяку, и взгляд его остановился на рабыне, которая уже довольно долго стояла у открытого окна. В слабом свете лампы он видел, что она, вся потная, тяжело дышит, обхватив руками живот. Вдруг Тете издала стон и поддернула юбку выше щиколоток, в смятении глядя на расплывавшуюся у нее под ногами лужу. «Уже сейчас», — прошептала она и вышла из комнаты на галерею, хватаясь за мебель. Через две минуты другая рабыня прибежала затирать пол.

— Позови тетушку Розу, — велел ей Вальморен.

— За ней уже пошли, хозяин.

— Когда он родится, скажешь мне. И принеси еще коньяка.

Зарите

Розетта родилась в тот день, когда исчез Гамбо. Так это было. Розетта помогла мне перенести ужасные мысли о том, что его схватят живьем, и ту пустоту, что он оставил во мне. Я была поглощена дочкой. Бегущий по лесу Гамбо, а за ним псы Камбрея, занимал лишь часть моих мыслей. Эрцули, лоа-мать, храни эту девочку! Никогда не испытывала я такой любви, ведь первого сына приложить к груди мне не пришлось. Хозяин предупредил тетушку Розу, что я не должна даже видеть его — так будет легче расстаться, но она дала мне его подержать — одну минуту, пока он не забрал ребенка. Потом она, пока мыла меня, сказала, что мальчик здоровый и крепкий. С Розеттой я лучше поняла то, что потеряла. Если бы у меня отняли и ее, я сошла бы с ума, как донья Эухения. Я старалась не думать об этом, потому что мысли могут сделать, что так все и сбудется, но ведь рабыня всегда живет с этой неизвестностью. Мы не можем защитить своих детей, не можем обещать им, что всегда, пока мы нужны им, будем рядом. Мы слишком рано их теряем, поэтому гораздо лучше не давать им жизнь. Наконец я простила свою мать: она не хотела этой муки.

Я всегда знача, что Гамбо уйдет без меня. Головой оба мы это понимали, но не приняли сердцем. Гамбо мог спастись один, если так было написано в его з’этуаль и если позволят лоа, но даже все лоа, вместе взятые, не смогли бы уберечь его от поимки, если он будет со мной. Гамбо клал руку мне на живот, чтобы ощутить, как шевелится ребенок, в полной уверенности, что ребенок его и что его будут звать Оноре — в память о рабе, вырастившем меня в доме мадам Дельфины. Я не могла дать ребенку имя отца Гамбо, что был уже там, где Мертвые и Тайны, а Оноре не был мне родственником по крови, поэтому взять его имя не было неосторожностью. Оноре — подходящее имя для того, кто ставит честь превыше всего, даже превыше любви. «Без свободы нет чести для воина. Пойдем со мной, Зарите». С раздутым животом я не могла этого сделать, да и не могла оставить донью Эухению, которая к тому времени была уже всего лишь куклой в кровати, а тем более — Мориса, моего мальчика, которому я обещала, что мы с ним никогда не расстанемся.

Гамбо так и не узнал, что я родила, ведь, пока я тужилась в хижине тетушки Розы, он бежал как ветер. Он все спланировал прекрасно. Пустился в бега он с наступлением вечера, до того как вышли со своими собаками охранники. Тетушка Матильда не стала поднимать шум до следующего полудня, хотя и заметила его отсутствие на рассвете, и это дало ему еще несколько часов форы. Она была крестной Гамбо. В Сен-Лазаре, как и на других плантациях, к новеньким прикрепляли другого раба, чтобы обучал его послушанию, это и был крестный, но так как Гамбо отправили на кухню, в крестные ему дали тетушку Матильду, а она была уже в годах, успела потерять своих детей и полюбила парня, поэтому ему и помогла. А Проспер Камбрей вместе с жандармами в тот день преследовал других рабов, сбежавших раньше. Так как он уверял, что застрелил их, никто не понимал его упорного желания продолжать поиски. Гамбо отправился как раз в противоположном направлении, и главному надсмотрщику пришлось потратить время, чтобы перестроиться, включив в число тех, за кем шла охота, и Гамбо. Он сбежал именно той ночью, потому что так ему велели лоа, как раз когда не было Камбрея и сияла полная луна — ведь бежать в безлунную ночь невозможно. Я так думаю.

Дочка моя родилась с открытыми миндалевидными глазами того же цвета, что мои. Она не сразу начала дышать, но, когда задышала, ее дыхание заставило колебаться пламя свечи. Прежде чем обмыть девочку, тетушка Роза положила ее, все еще соединенную с моим телом толстой пуповиной, мне на грудь. Я назвала ее Розеттой — в честь тетушки Розы, которую я попросила быть моей дочке бабушкой, раз уж у нас не было других родственников. На следующий день хозяин окрестил девочку, налив воды на ее лобик и пробормотав какие-то христианские слова, но в ближайшее воскресенье тетушка Роза устроила для Розетты настоящую церемонию Рада.[12] Хозяин позволил нам устроить календу и даже дал пару козочек — зажарить. Так это было. И это честь, ведь на плантации никогда не устраивались праздники по случаю рождения рабов. Женщины приготовили еду, а мужчины зажгли костры и факелы и били в барабаны в хунфо[13] тетушки Розы. Крестная тонкой линией из кукурузной муки нарисовала на земле священный символ веве вокруг центрального столба, пото-митана, и вот туда и спустились лоа и вошли в нескольких служителей, но не в меня. Тетушка Роза принесла в жертву курицу: сначала сломала ей крылья, а потом оторвала голову — зубами, как и полагается. Я передала свою дочь Эрцули. Я плясала и плясала: с тяжелыми грудями, воздетыми к небу руками, будто взбесившимися бедрами и ногами, которые полностью вышли из-под контроля разума и подчинялись только ритму барабанов.