Книга Яблоки горят зелёным - Юрий Батяйкин

Сейчас зима. Русская зима. А в магазинах нет зимних вещей. Да и денег нет. Жаль, что деньги не продают в магазинах. А только на валюту. А валюту в магазинах не продают. За столько лет можно было бы накопить. Но что копить, если у тебя нет ничего, кроме этого рубля? Неразменного русского рубля…

Я понял: единственное богатство людей – их молодость, которой им изо всех сил мешают пользоваться старики. Кстати, о стариках. Как-то, когда мне было семнадцать, я в толкучке метро одной хорошенькой девчурке ухитрился всунуть коленку между невинных ножек; так, в шутку, а сам смотрел, улыбаясь, ей при этом в глаза, какая у нее будет реакция.

Она сначала краснела, старалась вытолкнуть мою коленку, а потом сдалась и как-то беспомощно улыбнулась. А я всунул коленку еще дальше и почувствовал её теплое, никому еще не отдававшееся тело.

И тут влез этот проклятый старик. Он вдруг полез с какими-то нравоучениями. Сволочи, всегда лезут, когда их не просят. А попросишь – хрен чего дождешься. Есть, конечно, исключения. Но этот был не такой. И все же теперь, когда я сам черт знает кто, мне его немного жалко. Потому что я тогда сказал ему:

– Старик, ты скоро умрешь. А я буду спать с такими девчонками, пить вино, радоваться жизни – словом, делать все, чего лишен ты, понял?

Холодно. Иду, съежившись, в своем зеленом пальтишке, как треснувший зеленый кувшин, в котором на донышке. Продувает насквозь патриотический ветерок. А шапка у меня кроличья, то есть из кролика… Я её покупать в Ленинград, а может быть, в Петербург ездил?

Жизнь – это прекрасная ерунда. И каждый получает свою порцию этой ерунды. И вся разница только в качестве. И поэтому я люблю вас, муд. ки, потому что сам я такой же муд.к. От чистого сердца. А оно у меня такое ночью. Когда я один не сплю и думаю обо всем. И уже вижу вдалеке день, когда мне кто-нибудь так же скажет:

– Старик, ты скоро умрешь…

И я тогда пойму, что мне конец. Вот что значит метро. Вошел в него голым пацаном, а вышел со своей жизнью под мышкой. Прости меня, старик. Царствие тебе небесное!

Стокгольмская рапсодия

Их познакомил кто-то в Интернете – Гизошонок, кажется. Откуда, Вы спросите, он взялся, этот Гизошонок? А откуда они берутся, эти милые гизошонки, суетятся, передают новости, знакомят всех, наконец. Ведь не сами же все знакомятся?

Ну вот – опять: познакомил и пропал, а ты теперь расхлебывай, как придется. Но нужен, до зарезу нужен кто-то, кого можно ждать с работы, кормить мацой, смотреть телевизор, дожидаться – когда в кровать. Тем более (опять этот Гизошонок!) расписал эти качества нового друга слишком живописно, приплел Лошака и, как всегда, моржа… Что делать? Судя по письмам в Агенте, мужчина во цвете лет, продюсер, добивается шведского гражданства (А никуда я его не пущу!)… Что же делать, что же делать, б? Были бы живы Исаак Моисеевич Клякин и Туба Хаимовна Понаровская, они бы подсказали, но они лежали на Востряковском кладбище, можно сказать, рука об руку, в соседних, надежных, на века, гранитных могилах… И молчали. То есть, конечно, трепались, когда никто их не слышал, а так делали вид, что умерли, причем весьма натурально.

Неска – о ней пойдет наш рассказ – сорокалетняя банкирша с привоза, квартира в Москве – правда сын. Изобиловавший тестостеронами и уклоняющийся от призыва сын, разумеется, был бомбой замедленного действия, но Неска имела на него влияние.

«Он свою Цилю гребет, – думала она, – вот и мине нада…»

Этого Продюсера надо срочно охамутать – когда еще выловишь такого сома, а жизнь-то бежит – глянь на Хроноса (мать его!). Звездануть бы по стрелкам – да, как всегда, не то, что надо – в руке…

Стокгольм – а х…ли Стагольм – не город, что ли? Живописно: море, гавань, королевский дворец, правда, остальные все – хоккеисты, бл…, – но с каббалой в союзе (Неска была с каббалой в союзе), как – нить, споравимся на… Начальницей быть хорошо, и Боиг взруливал, где ему не поставили бракованные детали, – и ввысь, а до Стока всего два часа лета. Он встретил ее у трапа – она не спрашивала, как прошел – пальто, шапка «Адидас», целое состояние на нём. Кроссовки белые – Торшин – последняя модель, ули – кругом сухо: все подогревают, испаряют, не то что наша русская мрязь, бл. Произвел впечатленье, гад, – под два метра, если правду Гизошонок грил: «Как у моржа»… При этой мысли у Нески перехватило дыханье, её повело, как пьяную, но Фло ее подхватил (Ваще-то у него был ник Горанфло), имя у него тоже было Вальдек – но в имени было что-то дикое, нордическое, а Неска была уроженка садов Соломона – Вальдека она страшилась… Но, когда ее потащило, она, уцепившись за Фло, слегка зацепилась нарочно, жар бросился ей в глаза, даже стыд, и она выпрямилась. Они поняли друг друга, и Вальдек спросил:

– Ты в каком отеле?

– Я, я города не знала, выбрала наугад: «Прима-веру»…

– Твою мать!!! Лучший отель города. Его за километр все обходили. Каки, бл…ь, там цены…

– Ну, поехали в отель, – пролепетала Неска, – надо же чумоданы отвезть хыть…

И поехали, и вошел несчастный азюлянт по золотым ступеням (ударение на «я»), они остались одни, карлик, по сравнению с Вальдеком, ушел, Неска раскрыла чумодан, достала оттуда шарфик в виде золотого руна и, повязывая Фло на бычью шею, прошелестела:

– Сама вязала, как Пенелопа…

«Пенежопа», – подумал Гризодубов. (У Фло фамилий было больше, чем в загсе. Запретят ему под одной въезжать – он под другой… Даже Миграхаунд его за это уважал…)

Вощем, звалил Миграхаунд Пенежопу на балдахин и впер моржа целиком с туловищем, глупой башкой и перьями… Десять лет никого не пер, а тут захотел и впер…

– Надо бы перекусить…

– Ща, – запасливая Неска открыла чумодан, а там и струдель, и фиш, и маца, запеченная с яйцами, – вся еда кошерная, но Соломону (Фло себя уже окрестил в Соломона) было по фигу, он тока хрипло спросил:

– А выпить есть?

– Як же, маю, – неожиданно перешла на украинский диалект Неска, – овсяный напиток…

– У-у-у-у-у вля, – не выдержав, завыл Рогопердов…

И тут же, уже по нахалке, снова всадил Неске свово моржа в мутную заводь. И то, бл…ь. Приидет який-нибудь «Христофор Колумб» в извракном одеянии, а ты приятно проводишь время. Ему и досада – сразу не до суда станет, до Страшного…

Шампанского она-таки заказала, и Соломон попил (ударение на первом слоге), а овсяным напитком они подмылись, в «Примавере» из-за теракта воды не было второй час.

– Ну, поехали теперь осматривать город, не в Ничёпинг же приехали, – сообщила Неска, вагина которой горела сильнее пламени ада.

– Пошли, – угрюмо согласился Гризодуб.

Тут тока оценила Неска свой бакалавр путешествий: турбаркасы отходили с черного хода «Примаверы», и называлось это «Прогулка по гавани», а пообок стоямши королевский дворец. «Интересно, как там живет эта Сильвя? – подумала Неска. – И как ей впихивает ее Карл, густав или не густав?..»