Книга Прайд. Кольцо призрака - Олег Попович

– Дождь будет. – Анна встала, стараясь не глядеть на Андрея.

– Ты что, пережди!

– Да нет, у меня зонтик.

Анна вышла на лестницу. Дверь за ней так резко захлопнулась, что она не успела даже кивнуть, улыбнуться. Вгрызаясь в металл, повернулся ключ.

Сейчас Нонка потащит его в ту комнату, завалится навзничь на жеребячью скользкую тахту, сияя жирным и нежным телом. Хочешь – вдоль, хочешь – поперек… Да какое мне дело, мне-то какое дело?

В этот миг в сумке Анны, свисающей с плеча, что-то слабо шевельнулось, словно живое существо проснулось и теперь уютно возится, устраиваясь поудобней. Анна быстро ощупала сумку, под пальцами вылепился острый выпирающий угол.

Кристалл! Как он тут очутился? Это он положил, Андрей. Он. Тайком от Нонки. Чтоб Нонка не заметила. А зачем? Чтоб кристалл был у меня. Не положил, а подарил. Мне. Теперь он мой. Сейчас Нонка заметит пропажу, хватится. Станет искать, догадается. Сейчас она распахнет дверь, выбежит, начнет трясти перила, повиснет в воздухе вниз головой, завизжит: отдай, отдай!

Анна прижала сумку к груди и бросилась вниз по лестнице.

Глава 2

Анна повернула ключ, тихо вошла, на слух проверяя жизнь квартиры, В прихожей было полутемно. На кухне трещала, истекая жиром, рыба.

– Славику кашку сварим, – неясный, запотевший голос матери. И легкие прыжки Славки, рассыпавшиеся в топот козленка.

«Хоть бы проветрили, ребенка в такой духоте держат», – подумала Анна.

Как им только не надоест? Жарят эту вонючую рыбу в липких сухарях, потом сядут и молча станут есть, бесконечно и осторожно вытягивая изо рта кости, складывая их на край подставленного матерью блюдца.

– Славик, кто пришел! Мамочка пришла! – Голос матери показался Анне тоже пропитанным запахом рыбы.

В прихожую вошел Сашка.

– Что так поздно? Больных много? – спросил он своим быстрым, ровным голосом.

Анна не ответила. Присела на корточки, стараясь нашарить под вешалкой тапочки. Материно пальто с облезлым лисьим воротником. Нетерпеливым бодающим движением головы оттолкнула Сашкину куртку. Вытащила наконец тапочки, выпрямилась, перевела дыхание. Тут она увидела три зеленых луча, располосовавших темноту прихожей. Косо нарезанные куски темноты висели с тяжестью бутылочного стекла.

– Фонарик! – в восторге взвизгнул Славка, роняя на пол ее сумку. И когда он только успел открыть ее? – Мамочка! Это мне?

Анна увидела кристалл. Он плавал в воздухе, невесомо вздрагивая от счастливых движений маленьких рук Славки.

Вдруг Анна забыла обо всем, потерянно вглядываясь в мгновенно изменившееся детское лицо. Снизу от подбородка и вверх его залила густая изумрудная волна. Легкие волосы вздыбились тонкими нитями с медной прозеленью, потянулись вверх и сошлись над головой длинным остроконечным колпачком. Глаза, такие же синие, как у нее, сейчас углубились, и на дне их остановилась густая зелень. Анну поразило отяжелевшее в них одиночество. Точеный овал детского лица был таким чистым и фарфоровым, что казалось, по щеке можно постучать карандашом, как стучат по фарфору на прилавке посудного магазина, и послышится звон, высокий и ненадтреснутый. Маленькие круглые ноздри расширились и вдохнули зеленый мрак.

– Откуда это у тебя? Японское? – с интересом спросил Сашка. Анна увидела его наклонившийся профиль, сложенный из простых точных линий.

Сашка протянул руку к кристаллу. Но в этот миг что-то безобразное, страшное случилось с его рукой. Посыпались ошметки, клочья сгнившей кожи. Сквозь оседающий прах открылись короткие черные кости. Эти ничем не соединенные костяшки сложились в руку скелета. Кости сомкнулись, крепко обхватили снизу кристалл. Луч отклонился в сторону, лицо Славки погасло.

Анна метнулась вперед, пугаясь одного – ощутить мертвый холод этой черной руки. Она потянулась к кристаллу, но и этого незавершенного движения было достаточно. Кристалл поплыл к ней, и вот уже он в ее ладонях. Она отступила назад, но луч плутовато прокрался между ее пальцами и облил щедрой зеленью старый лисий воротник шубы. Воротник неслышно вздохнул. На миг высунулась лисья морда. Черными ягодами в масле блеснули хитрые глаза.

Анна подхватила с полу сумку и быстро опустила туда кристалл. Спрятать, укрыть ото всех, унести…

– Что в темноте топчетесь? – сказала Вера Константиновна, выходя из кухни, и под потолком загорелся экономный свет. Запах жареной рыбы опять заполнил прихожую, словно мать принесла его в карманах своего застиранного фартука.

– Забавно, – медленно протянул Сашка. – Дай посмотреть. Неужели расщепляет свет на три луча? Быть не может! Надо подумать. Если перевести на язык чисел… Дай еще посмотреть…

Анна не ответила. Она плечом толкнула дверь комнаты и обрадовалась, что в ней не горит свет. Обернулась только, чтобы закинуть носик гнутого крючка в колечко.

Повалилась боком на кровать, не выпуская из рук сумки. Боже мой, что же это было там, в передней?

– Нюточка, девочка, открой! – послышался из-за двери голос матери. – Что с тобой? Ты заперлась? Ты не простудилась?

«Простудилась… пусть, пусть думают, простудилась», – прошептала Анна и неожиданно улыбнулась сама себе в глубокой темноте комнаты, где углы шкафов, спинка стула вдруг являлись из мрака, когда их находил случайный блуждающий свет с улицы.

– Бабуля, хочу фонарик, – на капризной струне затянул Славка. – Пусть мама откроет. Бабуля, ну скажи ей!

– Скажу, скажу. Что сказать?

– Зачем она дверь заперла? Мама – сука.

– Боже мой, ты не слушай, Нюточка. Вот к чему это приводит! Славик, кто тебя научил?

Но Славка заупрямился, утвердившись в своей маленькой обиде.

– Олечка говорит: дядя придет, и мама всегда запирается.

– Молчи, молчи! Какой дядя? Что ты, Славик? – воскликнула Вера Константиновна. Казалось, она слепо мечется в тесном пространстве, натыкаясь на стены.

– Мама – сука!

Но тут Славка взвизгнул, вздернутый вверх сильной рукой, и беспомощный плач затих, удаляясь вместе с тяжелыми шагами Сашки.

– Открой, Нюточка, – по-мышиному поскреблась в дверь Вера Константиновна. – Как нехорошо получилось… Ах!

Анна не ответила. Она тут же забыла о матери, о ее приседающем голосе. Она увидела в темноте сияющую жирной белизной полную руку Нонки. Рука эта уверенно протянулась и начала неспешно, одну за другой, расстегивать пуговицы на рубашке Андрея. Ну да, да… Ну и что? Все равно он ей не муж. Муж был Иван Степанович в костюме. С мужьями коньяки не распивают. Коньяк армянский… Часы на кухне из Хохломы, я таких не видела. А стрелки стоят. Ну да, стоят, как же. У нее там все тикает как надо. А мне говорит: не умеешь крутиться. Хочешь – вдоль, хочешь – поперек… Матрац стеганый, скрипит. Крутится она, как же. Это ей все мужья, мужья…