Книга Леший - Николай Старинщиков

Чайник на кухне давно фырчал, но мне было не до него: я переживал вдохновение. Неплохое сочинение получилось: «Здравствуй, дорогая бабуля! Во первых строках моего небольшого письма спешу сообщить, что жив и здоров, чего и вам всем желаю. Как я раньше писал, можно сказать, что жив только наполовину. Остальная моя часть словно умерла. Такая моя жизнь. Хорошо еще, что есть на что жить и чем пахать землю. Инструменты получил по наследству исправные, в полном наборе. Деньжонки тоже. Как только вновь обнищаю, опять обращусь к тебе, потому что больше не к кому: родня вся наша здесь попала под влияние к начальнику цеха. Вчера хоронили одного дяденьку. Вся родня собралась. На поминках выпили, и все жаловались на этого начальника цеха. Занимается, говорят, нехорошими делами. В общем, заставляет делать в цехе не те болванки, какие необходимы, а какие-то другие, и все недовольны.

Начальник, говорят, раньше был аптекарь. Пилюли делал и продавал. Теперь он стал начальником огромного цеха. Здесь есть всё, но аптеку он не бросил. Он ее только расширяет с каждым днем и окончательно обнаглел, потому что ему законы не писаны. Всех мастеров понизил, а одного, нам он с родни приходится, хотел отправить на покой. Тот расстроился, пошел к своему другу и там выпил, а когда возвращался, то на него напали фулиганы и зарезали. Вот его и хоронили вчера.

Рядом с нашим цехом стоит еще один, но он весь за колючей проволокой, за высоким забором. Так этот паразит туда теперь руки тянет. Хочет подключить и его к производству своих болванок и поганых пилюль. Да и не пилюли это, а сплошная дурь женатая, как говорит мой сродный брат. Неужели у нас здесь все такие больные, чтобы им требовались одни пилюли, баба?

Цех стоит в самом тупике. К нему идет железка, а с боку река. Вот и подумал, как видно, этот начальник перебраться в другой цех. Но для этого, говорит родня, ему позарез нужен журавль. Будь у него в руках журавль, давно улетел бы. А так, без крыльев, руки у него коротки. Зажигалки, которые вы мне прислали, мне понравились. Никому продавать не буду. Самому пригодятся. Еще раз напоминаю, что с пахотой справлюсь один. В крайнем случае, родня здешняя поможет.

Работать в цехе стало плохо. Все локти у людей в занозах, а начальнику хоть бы хны. Ему это даже нравится. А куму все равно. Он мог бы помочь, но не буду к нему обращаться. Обойдусь сам, потому что кум потом будет меня славить на каждом углу. Так мы и живем, бабуля. Без братца мне скушно. До вас далеко, но я не унываю. Сама не болей. Писать мне особо некогда. Черкну пару строчек через недельку, если будет время и позволит здоровье».

Я закончил писать и спрятал бумагу под скатерть. Завтра надо будет из города отправить послание «бабушкиного внучка». По факсу надежнее. Пусть гадают. Мне их думы здесь до лампочки, потому что я в большом долгу за напарника перед здешним начальником «цеха». Задолжали мы оба.

Я вышел на кухню и снял надоевший чайник: на дне едва бултыхалась влага. Я вновь его наполнил, поставил на раскаленную плиту и принялся готовить завтрак. Взгляд случайно упал на мешки из-под сахара, стопкой лежащие в углу за тумбочкой. Они были куплены в первую поездку в город, и я уже позабыл о них. Для чего они? Неужели они все-таки пригодятся? Скорее всего, да. Сегодня один пригодится. Обещание, данное в Иштане, не забыто, потому что забыть об этом нельзя…

Взяв один из них, я положил его в «дипломат» и накрыл старой газетой. Сверху положил пачку процессуальных бланков самого разного назначения. Это были протоколы допросов обвиняемого, подозреваемого, свидетеля, постановления об изъятии вещественных доказательств и прочий хлам. Снаружи я придавил это хозяйство видеокамерой. Пусть все смотрят и делают выводы: следователь выехал в полном вооружении. У каждого свой корм…

Шел восьмой час утра. Надо торопиться. Проглотив пару таблеток «антипохмелина», я плотно позавтракал: полковник Кожемякин обязан быть в отличной форме.

Матушка проснулась и лежала, не вставая. Она слушала инструктаж, моргая в такт указаниям. Конечно, она все понимает. Остановился у нее какой-то военный на несколько дней. Какой военный? А почем она знает!

Затворив за мной ворота, она задвинула в гнездо кованый шпингалет. Нету ее дома. Ни для кого. Старуха перестраивалась на ходу. Ее больше не удивляло, что цвет моих глаз изменился с зелено-голубого на темно-карий. «Уеду, – говорит, – с тобой теперь в Москву. Мне здесь житья потом не будет! Раньше не хотела, а теперь уеду…» Может, и впрямь уедет…

К милицейскому пункту я подходил вооруженным до зубов. На пути встретился ларек, где я приобрел пакет из толстого пластика, две поллитры, круг полукопченой колбасы «Михеевская» и два двухлитровых баллона с пивом «Медовое» с удобными ручками для пальцев на горлышках. На месте бы только оказались мои гусары. Без них я службу свою теперь не представляю. Сегодня опять придется пить. В крайнем случае признаюсь им, что всю зарплату просаживаю в кабаках и, кроме полковничьей формы, ничего не имею. Я не был далек от истины, кроме, конечно, беспробудного пьянства. Я не женат. Но все-таки не алкаш. Однако если надо… Я содрогнулся от предчувствия выпивки. Нет ничего тяжелее, чем пить на старые дрожжи.

«Гусары» оказались на месте. Но что было особенно удивительно, в кабинете у Иванова сидели все те же Грузин и Фролыч. Они словно не уходили с насиженного места. И если бы не гладко выбритые подбородки, можно было бы решить, что они просидели за столом до утра. Не было лишь Гущи. Он вчера надорвал весь организм и теперь лежал внизу за ширмочкой рядом с пустующими камерами.

– Привет, ребята! Скучаете?! – приветствовал я их.

Они не просто скучали. Они тосковали. Вся прелесть уныния отобразилась на лицах каждого. Скучали даже два волоска, случайно заблудившиеся на лысине Фролыча. Странно, почему я их вчера не заметил.

– Вот, – сказал я, – прибыл, как вчера договаривались.

Слова постороннего полковника не вызвали особого энтузиазма. Все словно прикипели к стульям. Я поставил «дипломат» в угол, затем повесил пакет на спинку свободного стула. От тяжести тот пошатнулся. Тихо звякнула наполненная посуда. У Иванова дернулась щека.

В помещении возникло слабое шевеление. Иванов зачем-то открыл сейф и принялся в нем рыться. На столе шаром покати, прибрано под метелку, и лишь все та же газета, в масляных пятнах, сиротливо лежала на длинной столешнице.

Иванов продолжал рыться. Я стоял, удерживая стул. Вчера ребята постарались на славу, иначе мне было бы не написать отчета. Пусть хоть десять процентов из того, что они рассказали, окажется правдой. Не может такого быть, чтобы муниципалы за просто так подозревали своего губернатора. Извините, шила в мешке не утаишь. И нет дыма без огня. Это давно всем известно. Хорошо было бы съездить в деревню, порыться в кустах, где стояла палатка физика. Можно, в конце концов, искупаться в том месте, где его утопили. Возможно, что-нибудь там обронили. Ныряние с открытыми глазами – не такая большая проблема. В детстве мы часто этим занимались – вода в Иштанке чистая. Если, конечно, мужики со мной согласятся. Не должны отказать, потому что они некоторым образом энтузиасты…