Книга Днепр - солдатская река - Сергей Михеенков

Вторая очередь, как и следовало предполагать, легла точнее. Слава богу, никого не задело. Голову под неё никто не подставил. Метрах в двадцати, в неглубоком отроге оврага, где ещё с вечера окопались бронебойщики и двое бойцов прикрытия, устраивали свой наблюдательный пункт артиллеристы. Видать, неосторожно двигались или шумнули. Вот и получили в качестве предупреждения на будущее.

Но пулемётчик тут же дал несколько коротких очередей вниз, в клубящуюся реку непроницаемого тумана. И трассеры ушли туда легко, не встречая никакого сопротивления, как будто в никуда.

Дрозды сразу заорали всполошенно и юркнули в овраг. И они научились спасаться на войне. Не хуже моих бойцов, подумал Нелюбин, уже понимая, что в ближайшие часы вот так, неспешно, с посторонними раздумьями, зачастую вовсе и не связанными с войной, взглянуть на мир божий ему уже не удастся. Он проводил полёт парочки дроздов одобрительным взглядом, как будто смотрел на своих солдат, выполняющих своевременный и правильный маневр, вполне соответствующий и воинским уставам, и законам войны, и его, командира Седьмой роты, приказаниям.

Немец бил прицельно, теперь уже длинными очередями. Но видеть там, в клубящейся непроницаемой пелене, он ничего не мог. Значит, стрелял на звук. Тут же послышались команды. Немцы переполошились. Заработали ещё два пулемёта. В стороне деревни затарахтели сразу несколько моторов. Захлопали борта машин.

– Началось. – И Нелюбин теперь уже и сам услышал плеск и приглушённый, придавленный туманом какой-то шорох внизу, в стороне острова, как будто по реке шёл лёд, и льдины, гудя нутряным гудом, сталкивались и расходились, шуршали осыпающимся сырым льдом, а вода со всех сторон омывала их, шлепотала, наплывала на края и снова стекала вниз.

Вот туда, в этот невидимый ледоход, и уходили разноцветные трассеры немецких пулемётов, которых с каждым мгновением на обрыве становилось всё больше и больше. Похоже, что немцы вводили в бой всё, что имели.

– Емельянов! – позвал Нелюбин наводчика. – А ну-ка, голубь мой, дай ребятам прицел. Вон, видишь, тех пулемётчиков. Давай-ка их, по одному. Да попусту особо не пуляйте. Мины ещё и самим понадобятся.

Тревожно, эх, тревожно на душе стало у Кондратия Герасимовича Нелюбина. Переправа уже началась. Немцы открыли пулемётный огонь. Сейчас миномёты подключат. А наши «боги войны» всё что-то наводят, копошатся… Уже бы засыпать их там, на обрыве, тяжёлыми снарядами надобно. Чтобы головы не смели поднять. Он приказал связному быстро бежать к артиллеристам, поторопить их. Но тут же понял, что торопить капитана – дело пустое. Что ж он, капитан, сам не соображает, что надо делать, а чего не надо. Но связной уже ушёл. И вскоре вернулся. Коротко доложил:

– Сейчас начнут.

И началось. Первая серия снарядов со свистящим прерывистым шелестом, будто прорываясь через плотное пространство туго сжатого воздуха, пролетела в сторону деревни. Полыхнули взрывы фугасных зарядов. Вторая легла ближе, круша какие-то постройки, выкорчёвывая из земли куски брёвен и жердей.

– Блиндажи ихние полетели, – крякнул, восхищённый силой огня гаубиц калибра сто пятьдесят два, наводчик Емельянов.

Полоса взрывов медленно двигалась к первой траншее, откуда продолжали стрелять пулемёты. Через несколько минут берег потонул в чёрном дыму и смраде. Пулемёты замолчали. Затем снаряды начали распахивать берег правее и глубже. Загорелась деревня. Дым пожара, словно в трубу, потянуло оврагом, к реке. В деревне и по всему берегу, среди траншей и разрушенных блиндажей и дотов, метались немцы. Такого огневого налёта они конечно же не ожидали.

– Что ж вы раньше нам так не помогали? – вырвалось невольное у Кондратия Герасимовича.

Но это было только началом боя. Каким бы сокрушительным ни оказывался удар артиллерии, немцы вскоре приходили в себя, оживали их огневые, которые погодя производили ответный налёт, а пехота, подтянув резервы и перегруппировавшись, опасно контратаковала. Нелюбин понимал, что неприятности стоит ждать из глубины обороны противника. И вскоре он увидел колонну грузовиков, осторожно пробиравшуюся из-за перелеска, мимо деревни, к берегу, к первой линии окопов. Он тут же схватил с бруствера свой ППШ и побежал по верхней стёжке к позиции крупнокалиберного пулемёта. Как чувствовал, распределяя по окружности своей обороны огневые средства, что именно оттуда, со стороны деревни, немцы будут подводить резервы. Дорога-то – там.

– Овсянников! – крикнул он, пробегая мимо позиции бронебойщиков. – Видишь машины? Бей по моторам!

Когда Нелюбин подбежал к пулемётчикам, старший сержант Веденеев и его второй номер уже подняли со дна окопа ДШК, заправляли ленту и подчищали лопатой нарушенный взрывом бруствер.

– Веденеев! – закричал он. – Жарь, пока они в куче! Прямо по машинам бей!

ДШК загремел так, что по оврагу во все стороны колесом заметалось эхо.

– Слепцов! – приказал он вестовому. – Беги к миномётчикам! Пусть кинут по десятку мин по машинам!

Но тут загудело над деревьями, мелькнули в просветах неба угловатые тела «лаптёжников».

– Воздух! – пронеслось вдоль стрелковых ячеек.

Веденеев сделал ещё одну прицельную очередь, добил ленту и крикнул второму номеру:

– Убираем! Шевелись!

Пулемётчики схватили дымящийся и пахнущий горелой смазкой тяжёлый пулемёт и поставили его на дно окопа.

– Подожди! Загорится! – И Веденеев отбросил в сторону промасленную старенькую трофейную плащ-накидку, которую второй номер тут же набросил на ДШК. – Пускай немного остынет.

– Ты что, Веденеев? Почему прекратил огонь? – Нелюбин почувствовал, как у него зло запрыгали губы.

– Перегрел я его, – оправдывался Веденеев, оглядываясь в небо. – Видишь? Перегрел!

– Ты, Веденеев, сейчас, ёктыть, своей задницей ствол охлаждать будешь! Понял!? Я приказываю продолжать огонь!

– Сейчас, товарищ старший лейтенант, – засуетился Веденеев. – Сейчас…

– Повтори приказ! – рявкнул Нелюбин, не узнавая ни своего голоса, ни интонации.

– Есть продолжить огонь! – рявкнул и пулемётчик, толкая в спину своего второго номера.

Но стрелять им больше не пришлось. Три пары Ю-87 развернулись над рекой, набрали высоту и начали друг за другом, вереницей пикировать на овраг. Ещё несколько пар бомбили переправу.

Бойцы сразу попрятались в ячейках. Счастье выпало тому, кто не спал ночью, не поддался усталости и успел зарыться в землю основательно.

Бросаясь вниз, пилоты пикировщиков включали сирены, и лежавшим в своих утлых ячейках внизу казалось, что это воют падающие бомбы, что летят они точно в их окоп, потому что лётчикам сверху видно всё, и от них уже не спрятаться нигде. От «юнкерсов» существовало только два спасения: блокирующий зенитный огонь или истребители. Не раз Нелюбин наблюдал, как наши ЛаГГи трепали в небе «юнкерсов», и 88-х, и 87-х. Но где они, наши ЛаГГи? Да и зенитки все на том берегу. Пытаться отбиться стрелковым оружием – дело дохлое. Людей погубить и обнаружить свои огневые точки, которые они накроют через минуту, при очередном заходе. Так что самое правильное – лежать в окопе, забиться в угол, молить бога, что и эта бомба пролетит мимо, и ждать, когда «лаптёжники» израсходуют боекомплект и горючее.