Книга Покров для архиепископа - Питер Тримейн

Поразмыслив, Путток рассказал Свитхельму, что его мучает бессонница, и предложил такое: пусть король отсрочит казнь на сутки. Если в тот вечер Эанреду удастся сварить напиток, который усыпит его, тогда он, Путток, выкупит Эанреда и заплатит вергельд.

— А что такое этот вергельд? — спросила Фидельма.

— Мера, коей определяется положение человека в мире, — вмешался Эадульф, некогда наследственный герефа — мировой судья. — Мера, которой судья исчисляет выкуп за убитого, положенный родичам. Например, вергельд за благородного эорлкюнда составляет триста шиллингов.

— Понятно. У нас в Ирландии сходный обычай, там выкуп называется «эрик», он включает в себя «эрекланн» — «цену чести», которая зависит от знатности человека. И эта «цена чести» может быть уменьшена в наказание за преступление или проступок. Да, теперь я поняла про вергельд. Продолжайте. — Она откинулась на стул, довольная, что узнала что-то новое.

— Королю, — продолжал Себби, — мысль понравилась, ведь и ему от этих денег кое-что перепадало. Эанреда привели из темницы и велели приготовить снотворное зелье для настоятеля. Он сделал это. На следующее утро Путток пришел к королю довольный — он проспал всю ночь. Собрали родственников убитого хозяина, и они запросили вергельд в сотню шиллингов, да еще пятьдесят шиллингов за самого Эанреда.

Эадульф откинулся на стул и тихо присвистнул.

— Сто пятьдесят шиллингов — это очень много, — заметил он. — Где же настоятель Путток нашел такие деньги?

Себби подался вперед и подмигнул.

— Церковь поощряет освобождение рабов и борьбу с работорговлей. И жертвует на их выкуп. Так что деньги пожертвовала сама обитель, а сделка была, как полагается, записана в ряду других благотворительных деяний монастыря.

— Все равно это очень большие деньги.

— Это законная сумма, — ответил Себби. — Оба этих вергельда установлены законом.

— Но за раба не полагается вергельда, — заметил Эадульф.

— Тем не менее у него есть установленная цена.

— Значит, Путток купил и освободил Эанреда, — подытожила Фидельма. — Но не из чувства христианского милосердия, а потому, что целительский дар Эанреда мог помочь ему спать по ночам.

— Вы все правильно поняли, сестра, — подтвердил Себби немного покровительственным тоном.

— Когда это было?

— Как я уже сказал, семь лет назад.

— Значит, Эанред, освобожденный Путтоком, был так ему благодарен, что принял веру и отправился вместе с вами в Нортумбрский монастырь? — спросила Фидельма с издевкой в голосе.

В ответ Себби усмехнулся.

— Да, именно так все и было, сестра. Как вы знаете, Эанред человек простой. Он с раннего детства жил в рабстве. Пока мы не вернулись в монастырь, Путток не объяснял ему, в чем прелесть свободы. Он, напротив, заставил его думать, что цена его спасения от виселицы — это служба ему, Путтоку. Что же касается его обращения в христианство… я не уверен, что этот бедный человек глубоко вник в его суть. Вполне возможно, что Христос ему представляется просто еще одним божеством, как Воден, Тунор или Фрейя. Можем ли мы знать, что происходит у него в голове?

Лицо Фидельмы было непроницаемо, она старалась не показать свое крайнее изумление тем, как Себби открыто осуждает Путтока.

— А вы не очень-то любите Путтока, — сухо заметила она.

Себби запрокинул голову и громко расхохотался.

— Вы можете назвать мне хотя бы одного человека, который его любит? — спросил он. — Если не считать некоторых женщин, конечно.

— Вы хотите сказать, что Путток встречается с женщинами? — задала она вопрос в упор.

— Хотя Путток всецело верует в царствие духа, это не означает, что он намерен отказаться от царства плоти. И самоотречение аскета — не для него.

— Хотя настоятелю полагается соблюдать чистоту, вы намекаете на то, что Путток пренебрегает этим правилом? — с негодованием спросил Эадульф.

Себби усмехнулся.

— Помнится, блаженный Августин Гиппонийский довольно насмешливо отзывался о целомудрии? Так вот, думаю, Путток придерживается той же точки зрения.

— То есть настоятель наслаждается женским обществом, несмотря на то, что должен хранить целомудрие, как предписывает любому настоятелю и епископу Святая Римская церковь?

— Да. На это Путток возражает, что он еще не стар. Что легко быть настоятелем или епископом в преклонные годы, но тот, кто хранил целомудрие в юности, тот в старости станет развратником. — Себби поспешно добавил: — Это его доводы. Сие не значит, что я с ним согласен.

— Тогда почему вы следуете за ним? — спросил Эадульф, не скрывая насмешки в голосе; было видно, что он терпеть не мог Себби.

— Всегда имеет смысл следовать за восходящей звездой, — ухмыльнулся монах.

— А вам кажется, что Путток — восходящая звезда? — поинтересовалась Фидельма. — Почему?

— Путток положил глаз на Кентербери. Я — на Стэнгранд. Если он получит первое, мне достанется второе.

Фидельма поджала губы на мгновение, удивляясь такой откровенности.

— И давно ли Путток имеет виды на Кентербери?

— Он не думает ни о чем, кроме архиепископского престола в Кентербери, еще с тех самых пор, как Стэнгранд провозгласил свою верность Риму и вступил в союз с Вилфридом из Рипона, много лет назад. Путток — человек большого честолюбия.

Фидельма слегка прищурилась.

— Не хотите ли вы сказать, что Путток честолюбив настолько, чтобы устранять все препятствия на своем пути?

Себби снова улыбнулся своей загадочной улыбкой и только пожал плечами.

Помолчав и бросив взгляд на Эадульфа, Фидельма сказала:

— Хорошо, брат Себби. Давайте теперь вернемся к прошлому вечеру. Когда вы в последний раз видели Вигхарда живым?

— Вскоре после ужина, а ужинали мы все вместе в главной трапезной гостевых палат. Епископ Геласий решил присоединиться к тем гостям Латерана, что жили в самом дворце. Потом все пошли в часовню, чтобы совершить вечернюю молитву, а после этого разошлись по своим покоям.

— Кто был там, кроме Вигхарда?

— Все из нашей свиты, кроме вот брата Эадульфа.

— И вы после этого вернулись к себе?

— Нет. Вечер был очень жарким, и я пошел прогуляться в сады. Там-то я и видел в последний раз покойного архиепископа.

Фидельма подалась вперед. Это что-то новое! Картина того, что делал Вигхард тем вечером, начала проясняться.

— В котором часу это было?

— Через час после ужина, то есть за три часа до полуночи.

— А в полночь, как мы считаем, было обнаружено тело, — перебил Эадульф, обращаясь к Фидельме.