Книга Прекрасная пленница - Этель Стивенс

– Как могила? – спросил Сальваторе, шумно хлебая суп.

– Прекрасно! – ответила Аннунциата. – Мы застали уже там другой венок, очень красивый, бисерный, со словами «всегда твой».

– Кто бы мог прислать его? – обратился Сальваторе к отцу.

Сицио налил себе вина, – в честь Аннунциаты сегодня было подано вино получше.

– Мадам Тресали, должно быть, больше некому.

– Мадам Тресали! – воскликнул Риккардо. – Разве она в Тунисе?

– Да, я видал ее на днях: желтый парик, накрашена до ужаса. Лет семьдесят уже стукнуло, а изображает из себя молодую женщину и покорительницу сердец! Полоумная!

– Бедняжка! – мягко вырвалось у Джоконды.

– Она была другом mamma, – объяснила Аннунциата. – И была тогда красива, хотя не так красива и молода, как mamma, правда, papa mio?

Сицио пробурчал что-то.

– Papa caro, прошу не ворчать на меня. Сегодня день моего рождения, и ты должен быть любезен и предупредителен со мной. Посмотрим, во что выльется эта любезность?

– Вот как! Любезность должна, значит, выливаться в конкретную форму?

– Разумеется! В такой-то день! Правда, Риккардо?

– Вполне согласен, – подтвердил молодой человек. Сам он утром надел на тоненькое запястье кузины браслет. Они как будто помирились, но Аннунциата избегала оставаться с ним с глазу на глаз.

– Какую же форму ты предпочла бы? – спросил Сицио.

– Знаю: лучшие шоколадные конфеты, – заявил Сальваторе.

Она окинула его уничтожающим взглядом.

– Я уже не ребенок.

– Прогулку по туземному базару со всеми ее последствиями, – высказала предположение Джоконда.

– Казино, – ввернул Риккардо.

– Все вы плохие отгадчики. Я думала: не поведешь ли ты нас всех сегодня в «Театр Россини»? Идут «Паяцы» и «Дама с камелиями» с новым тенором. – Она приласкалась к отцу.

– Ты хочешь в оперу? Охотно! Сколько нас? Пятеро? Надо взять ложу побольше!

– О, нет! Не ложу – кресла, лучше видно, – поправила Аннунциата.

«Театр Россини» был переполнен, когда они пробрались на свои места. Галереи были битком набиты сицилийцами, из тех, что победней; но в ложах и креслах были представлены все нации, были даже арабы в тюрбанах и плащах.

– Все ложи заняты, – заметила Аннунциата, глядя в бинокль. – Вот синьора де Анжелос с Грацией! А вот и мадам Тресали, о которой мы говорили сегодня, – в той ложе – старуха в желтом парике!

Риккардо посмотрел по указанному направлению и увидел женщину, о которой много слышал. Притирания не могли уже скрыть морщин, глаза часто моргали. Так вот подруга его тетки! Знаменитая интриганка, которая вершила судьбы страны! Сейчас в ней было что-то жалкое; в душе Риккардо шевельнулось сострадание.

– Вы знакомы с ней? – спросил Риккардо.

– Она присылала нам раньше драже и шелковые чулки. Но сейчас память изменяет ей, и она, случается, не узнает нас. Недавно как-то она остановила меня на улице и сказала: «Джованна, дорогая, вы все еще грустите? Пройдет время, он вернется к вам». Она, верно, приняла меня за маму. Папа говорит, что у меня волосы и глаза мамины. А вот английский консул с женой и синьор Валентин, самый богатый в Тунисе сицилиец – вот он смотрит на нас.

Заиграл оркестр. Аннунциата нагнулась вперед, и белизна ее шеи красиво оттенила золотистый цвет великолепных волос, изящно уложенных на голове.

Риккардо гордился ею: в театре не было девушки красивее ее.

Джоконда сильно теряла при ней.

Поднялся занавес. Вскоре появилась в своей разукрашенной лентами повозке смеющаяся Коломбина, молоденькая дива, выступающая в последний раз перед своим возвращением в Милан. Ее появление было встречено бурей оваций и целым дождем букетов.

Сицио по временам наклонялся к Риккардо, отделенному от него Аннунциатой, и шептал похвалы тенору.

– Хорошо спето… святой боже! Ну и горло же у человека… Браво, брависсимо!

Раз как-то Риккардо случайно коснулся обнаженной руки кузины и с удивлением увидел, что краска залила ей лицо, хотя смотрела она, не отрываясь, на сцену.

У Риккардо сердце забилось сильней. Ее близость начинала действовать на него.

– Сейчас будет сцена, когда паяц закалывает ее, – со вздохом шепнула Аннунциата. – Я закрою глаза, я не могу этого видеть! Какая жестокость! – Длинные ресницы легли на нежные щечки.

На сцене драма приближалась к концу. Обезумевший супруг изливал свои жалобы на неверную жену.

– Прекрасно, – сказал Сицио Скарфи. – Прекрасно. Марини сегодня в голосе.

Вопль Коломбины покрыл оркестр.

– Прекрасно, – повторил Сицио, вытирая глаза. – Чувственно, нежно!.. – Голос его оборвался на странном клокотании, и он, раскинув руки, повалился навзничь…

Второй вопль, ужасней первого, пронесся по темному залу, девичий голос:

– Кто-то заколол папу! Кто-то убил папу!

Поднялось общее смятение. Женщины истерически взвизгивали, мужчины взволнованно кричали. Певцы умолкли и тревожно всматривались в темный зал.

– Свет! Свет!

– Что случилось?

– Горит? Где горит?

– Кто упал в обморок?

– На кого напали?

– Убийство!

– Святой боже!

– Пожар! Пожар! Выпустите нас!

– Держите убийцу!

Занавес опустили. Дали свет. Мужчины и женщины в панике толкались в дверях. Сицио Скарфи лежал головой на спинке предыдущего ряда кресел, а у ног его медленно разрасталась лужа крови.

Аннунциата безудержно рыдала; Джоконда и Риккардо хлопотали около раненого.

– Это мужчина, который сидел впереди, я видела, как он вдруг обернулся, – сквозь слезы говорила Аннунциата.

– Каков он из себя? – Сотни голосов засыпали ее вопросами.

– Было темно, я не видела, я перед тем сидела с закрытыми глазами. – Она была близка к обмороку.

Доктор предложил свои услуги и с трудом пробрался к печальной группе.

Джоконда, бледная как полотно, поддерживала голову отца и машинально вытирала платком, уже совсем мокрым, выступавшую на груди кровь. Риккардо расстегнул раненому рубаху.

Зал медленно пустел. Появились два полицейских. На всякий случай они немедленно арестовали ни в чем неповинного француза, которому затем с трудом удалось доказать, что он сидел кресел на десять дальше. Риккардо уступил свое место доктору, который и оказал первую помощь.

– Умер он? – глухим голосом спросила Джоконда доктора.

– Нет еще… пока, – деловым тоном ответил тот. – Кинжал отклонился, ударившись о запонку, и попал не в сердце, а в легкое, по-видимому. Его надо как можно скорей увезти отсюда.