Книга Рябиновый мед. Августина - Алина Знаменская

Алексей со своим самоваром направляется к стоящим в сторонке родителям. Матушка сдержанно улыбается, качает головой. Она довольна.

Но победа брата разжигает Владимира. Он бросает шинель в руки Мити Смиренного и лезет на столб!

Сонечка не спускает с него глаз. Но эти кузины! Они прямо-таки визжат от восторга, когда Владимир достигает заветного приза и с муфтой за пазухой съезжает вниз!

Он становится на одно колено и протягивает приз… тетушке!

— О мой верный рыцарь! — произносит та по-французски. Она растрогана.

Генерал лихо закручивает усы. Сонечка довольна: не кузинам! Она не в состоянии справиться с ревностью. К тетушке, рядом с которой такой бравый муж, можно не ревновать.

— Ты получишь свою муфту, не хнычь, — шепчет старшая кузина младшей. — Позволь мама насладиться праздником!

От этой семейной идиллии у Аси кружится голова. Вот как должно быть в жизни, вот о каких отношениях стоит мечтать. «О мой верный рыцарь!»

Ей хочется плакать, она сама не понимает отчего…

— Стенка! Стенка! — раздалось со всех сторон. Это был сигнал к старинной традиционной масленичной забаве. Повторять не пришлось. Народ хлынул с площади в сторону Учи, где всегда проходили кулачные бои.

— Господа, прошу! — Алексей делает широкий жест в сторону реки и тут же поворачивается к Лельке: — Конечно, ежели и эта забава не покажется вам слишком плебейской…

Ася видела, что Лелька задет. Это был открытый вызов, не принять который невозможно. Она не успела понять своих чувств, уловила только обычное недовольство Вознесенским. Видимо, его не исправить…

Но компания уже неслась в общем потоке мимо часовни, мимо собора — на берег Учи. На двух берегах реки собрались мужики, молодые парни, мальчишки. Они стояли двумя большими кучами, подначивая друг друга грубоватыми замечаниями, — заучские против любимских. К ним отовсюду стекались желающие почесать кулаки.

Заучские голодаи все заходы оглодали,

К нам пришли набивать кишки.

Не солены, не варены пополам с дерьмом!

— кричали городские парни, обращаясь к противнику.

Любимские калачи отлежались на печи,

Нету краюшки, отведайте юшки!

— отвечали с противоположного берега.

Оба берега были облеплены любопытными. Со стороны Заучья — все больше бабы с коромыслами да корзинами, молодые девки и детвора. На берегу со стороны города публика собралась поизысканнее — гимназистки в капорах и муфтах, дамы в длинных шубках, купцы в распахнутых тулупах, служащие в форменных шинелях, духовенство.

Все стояли, притопывая на морозце, переговаривались, смеялись, лузгали семечки.

Вдруг кто-то подал знак, обе «стенки» побросали на снег тулупы и ушанки. Заучские, славившиеся особой ловкостью и жестокостью, стали потирать кулаки и снисходительно посмеиваться в сторону противников.

И вдруг в этой толпе Асины глаза выхватили Лельку. Он стоял среди пьяных мужиков в наглухо застегнутой форменной тужурке и близоруко щурился. Так нелепо он смотрелся в этой толпе, что Асе стало неловко.

Любимские, в ответ на подначивания заучских, уплотнились, встали плечо к плечу. Среди голых по пояс торсов выделялись белые исподние рубахи братьев Вознесенских — Алексея и Владимира. Их мундиры держал верный Митя.

Вот кто-то взмахнул ушанкой, гаркнул что-то, и «стенки» сошлись. Кулаки в остервенелом упоении принялись за дело. Кто-то падал, кого-то выталкивали на снег, наступали ногами, топтали.

Что-то отталкивающее и одновременно притягательное было в этом диком зрелище, в этой древней русской забаве.

— Ну! Лупи их! — орал генерал, потрясая кулаком.

Ася наблюдала Алексея со спины, тогда как Лельку — с лица. И сейчас во всей этой смеси тел она почему-то видела только этих двух и не могла оторвать взгляда. Она боялась пропустить малейшую деталь.

Ася видела перекошенное лицо своего воздыхателя, который пытался заслониться от ударов Алексея. А тот будто и не видел других парней, а, сосредоточившись на одном, вымещал на нем непонятно откуда взявшуюся ярость.

Но ее сейчас занимало то, что Лелька практически не дрался! Ее воздыхатель, ее рыцарь, от которого она вправе ждать подвигов и побед на турнирах, всего лишь терпел удары этого выскочки и задиры!

«Ну поддай же ему!» — хотелось крикнуть Асе, но она знала, что Лелька ее не услышит. Ох, как хотела она, чтобы ее верный рыцарь разбил Вознесенскому нос!

Но Лелька неловко взмахивал длинными руками, сгибался и откуда-то снизу неловко тыкал в противника кулаком, при этом пытаясь заслониться свободной рукой.

Тогда как Вознесенский, играючи, ловко и даже весело уворачиваясь от ударов, непринужденно теснил противника к противоположному берегу.

Вот они выпали из общей кучи, Вознесенский сбил противника с ног, но, почувствовав, что их теснят сзади, протянул ему руку. Он помог Лельке подняться и одним движением, как мать — неловкого ребенка, вытолкнул парня на берег, к бабам.

А сам тут же, с разбега — назад, в общую кучу, где крики, мат, кровавые плевки и выбитые зубы.

Асе казалось, что не только она одна, но и все девочки, да и вообще все на берегу наблюдают сейчас бесславное поражение ее рыцаря. Да и какой это рыцарь?

Лелька карабкался по склону, скользя ногами, пару раз съехал вниз, на лед, пока не догадался обойти скользкое место и выбраться на пологий склон.

Кто-то из девушек подал ему фуражку. Лелька отряхивал снег и виновато улыбался, будто хотел сказать: «Это так, ничего, пустяки, забава…»

Горечь разливалась у Аси в душе. Зачем он вообще сюда полез, если не умеет драться? Отчего прежде она не замечала в нем этой неловкости, этой суетливости? Откуда в нем это взялось?

Она стояла, неприятно потрясенная, усталая, совершенно опустошенная. Она даже не поняла, кто же победил. В один миг все кончилось. Заучские отошли к своему берегу, любимские — к своему. Посередине — снег, весь в кровяных плевках.

Ася хотела уйти, но на ее руке висла Эмили и громко шептала в ухо:

— Подожди, подожди!

Снизу от реки поднимались братья. Их окружили родственники, но Алексей обошел кузин и продолжил путь в сторону подруг. Его разбитое в кровь лицо имело самое счастливое выражение.

— Алешка! — ахнула Маша. — Вот мама увидит! Вознесенский только снисходительно улыбнулся в ответ.

Митя бежал к нему с мундиром. Эмили наконец оторвалась от Аси и шагнула к Вознесенскому.

— Разрешите, я вас вытру? — Она протянула к его лицу чистейший батистовый платочек с каймой из вологодских кружев и приложила к разбитой щеке.

— Платок испачкаете, — небрежно отстранился он, зачерпнул пригоршню снега и умылся ею. И посмотрел на Асю. Глаза его ничего не говорили. Напротив, они словно о чем-то спрашивали.