Книга Любовь и прочие обстоятельства - Эйлет Уолдман

— Мы не поедем за шлемом. Ты здесь видишь хоть одного человека в шлеме? Нет. Никто не носит шлем, когда катается на коньках. Поэтому не крутись, дай-ка я надену тебе коньки.

Пока я натуго зашнуровываю Уильяму ботинки, оборачивая шнурки вокруг щиколоток, он оглядывает каток и хмурится, будто оценивает его.

— Он больше чем тридцать тысяч квадратных метров, — говорит он.

— Вряд ли. Откуда ты знаешь площадь катка?

— Прочитал в книжке.

— В какой?

— Про Центральный парк.

— Которую я тебе подарила?

Он пожимает плечами. В прошлом году, на день рождения, к груде мягких игрушек, головоломок, конструкторов и книг о динозаврах, которые Джек купил для Уильяма после нескольких часов сосредоточенного хождения по магазинам, я прибавила путеводитель по Центральному парку. Купила случайно, проходя мимо маленькой молочной фермы, куда давным-давно нью-йоркские ребятишки приходили за свежим молоком и где теперь туристы покупают футболки с рекламой бейсбольных команд, кружки с картой парка на боку, игрушки и книги. Я зашла в магазин, потому что хотела взглянуть, каким он стал: я не была там с тех пор, как ферму перестроили. Книга, наполовину фотоальбом, наполовину справочник, привлекла мое внимание не в качестве подарка для Уильяма, а потому что мои собственные познания о парке были получены бессистемно, из надписей на памятниках и воротах, из буклетов, которые я находила в своих скитаниях. Я полистала книгу и обнаружила фотографию верблюда, впряженного в газонокосилку.

Хотя книга явно предназначалась не для маленького мальчика, я решила, что интересные истории и реальные факты, описанные в ней, приведут Уильяма в восторг. Подумала, что мы будем вместе рассматривать фотографии и читать заголовки. Я купила книгу, завернула ее в карту парка и прибавила к груде подарков. Но в прошлом году Уильяма больше заинтересовал домик, построенный из магнитов. Он посмотрел на книгу, поблагодарил и отложил ее в сторону.

— Хорошая книжка, да? — спрашиваю я теперь. — А ты видел фотографию верблюда, который тянет газонокосилку?

— Нет.

— Ну а что еще ты знаешь об этом катке?

— Ничего.

Пока мы медленно идем вдоль деревянного бортика, мимо нас, громко распевая, проносится мальчишка. Он в шлеме. И в напульсниках.

— Это очень страшно, Эмилия. — Уильям держится за бортик обеими руками, а ноги у него так вихляют, что щиколотки касаются льда. Совсем как стебельки, которые гнутся под тяжестью цветка.

— Ничего страшного. Правда. Просто отпусти бортик.

— Не нужно говорить, что страшно и что нет. Только я знаю, когда мне страшно. Тебе не страшно, потому что ты умеешь кататься. А этому мальчику не страшно, потому что мама надела ему шлем. — Последние слова произнесены с надрывом.

Я отцепляю руки Уильяма от бортика и медленно качусь задом наперед, таща его за собой. Поначалу он ковыляет и дергает ногами, будто пытается катапультироваться в безопасное место, но внезапно перестает сопротивляться. Он ставит ступни параллельно и слегка сгибается в поясе. Я продолжаю ехать спиной вперед, глядя на него, а потом улыбаюсь.

— Видишь? Все не так ужасно.

— Для тебя — может быть, — бурчит он.

Я представляю, как сейчас начну вращаться, все быстрее и быстрее, пока единственной неподвижной картинкой будет лицо Уильяма, которого я держу за обе руки. Потом отпущу его, и он кубарем покатится по льду.

Мы описываем еще один медленный круг, и я возвращаю Уильяма к бортику.

— Я сделаю кружок одна, — говорю я. — А ты просто держись за бортик и медленно иди вперед. Все будет в порядке.

Я отъезжаю и начинаю описывать круги, все быстрее и быстрее с каждым разом. Внезапно я понимаю, что рядом со мной кто-то есть. Оборачиваюсь и вижу парня лет семнадцати. Очень красивый, кудрявые темные волосы и румяные щеки. Один из тех парней, что даже не смотрели на меня, когда я была в их возрасте.

— Наперегонки, — предлагает он.

Я низко наклоняюсь и начинаю работать руками. Мальчик не знает, во что ввязался. Я оставлю его, запыхавшегося, далеко за спиной, пусть даже у него хоккейные коньки, а у меня — пластмассовые фигурные, которые к тому же велики.

Мы с моим очаровательным мальчиком дважды объезжаем каток, и он выигрывает. Как выяснилось, я не в лучшей форме. Ну что ж, я доставила ему удовольствие. Когда мы скользим, уперевшись руками в колени, он переводит дух.

— А ты быстро бегаешь.

— Ты быстрее, — отвечаю я и тут же вижу, как на дальней стороне катка Уильям плюхается на лед. Несусь к нему, но после гонки я утомлена. Когда до него добираюсь, он уже плачет. Я склоняюсь над ним и пытаюсь поднять, держа поперек тела, но тут же сама растягиваюсь на льду.

— Черт!

— Я упал, — хнычет Уильям.

— Я тоже.

Я пытаюсь встать, но поскальзываюсь и опять падаю. Уильям хватается за меня, и мы, точно персонажи мультиков, барахтаемся на льду.

— Я не могу встать! — кричу я и начинаю смеяться.

Уильям не понимает намека. Ему всего пять лет, и он не смотрит телевизор. Но он, к моему удивлению, печально хихикает. Я восхищаюсь им. Ему не хочется кататься, в глубине души он уверен, что фигуриста из него не получится и что я это знаю, и все-таки пытается смеяться моей глупой шутке. Откуда Уильяму знать, как я горжусь своим чувством юмора? Почему он вообще должен об этом беспокоиться? Или нет? Может, всякому ребенку смешно, когда взрослый падает?

Я кое-как встаю и поднимаю Уильяма.

— Все в порядке? Ты ничего не сломал?

— Вряд ли. Иначе бы торчали кости.

— Хочешь уйти или попробуешь еще разок?

Уильям с тоской смотрит в сторону выхода и на мальчика в шлеме, который теперь катится задом наперед, продолжая напевать.

— А ты можешь показать, как это делается? — просит он. — Не просто тащить меня за собой.

— Конечно. Охотно.

Пятнадцать минут мы с Уильямом описываем крошечные кружочки в центре катка. Он трижды падает, но храбро поднимается и начинает сначала. Я объясняю, что надо держать ноги вместе и попеременно их переставлять, чтобы катиться вперед. Наконец он чувствует себя настолько уверенно, что готов сделать полный круг.

— Но только за руку, — требует он.

— Обязательно.

Это занимает очень много времени, тем более что мы катимся по внешнему кругу, но Уильям проходит дистанцию до конца. Он отталкивается только правой ногой, как будто левая у него парализована или деревянная. Но все-таки он катится.

— Ты молодец, — гордо улыбаюсь я, направляя его в сторону выхода. — Гораздо лучше, чем я в первый раз.

Уильям спотыкается о резиновый коврик.