Книга Третье рождение Феникса - Наталья Солнцева

Смирнов не привык сдаваться.

- Панкрат Раздольный! - неожиданно вылетело у него. - Когда-то Феликс пользовался этим псевдонимом.

Шанс был минимальным. Панкрат Раздольный - псевдоним Тараса Михалина, но… чем черт не шутит?

- Есть, - сказала Ступина. - Действительно, в конце декабря были уплачены деньги за публикацию статьи Панкрата Раздольного. Она называется… «Невыразимое имя», основана на вымышленных событиях.

Надежды Смирнова разлетались в прах. Статья с таким названием никак не могла содержать ни криминальных разоблачений, ни политического компромата. Зачем вообще Мартов ее писал? И Мартов ли? Может быть, ее писал как раз Тарас Михалин? Тогда он, естественно, воспользовался своим прежним псевдонимом. Но почему же он промолчал, не признался?

- А ты его и не спрашивал, - подсказал сыщику внутренний голос. - Ты интересовался Мартовым. Черт тебя попутал, Всеслав! Выходит, статью писал Михалин, а Феликс ему содействовал? Что-то не вяжется…

- Молодой человек! - окликнула его госпожа Ступина. - У вас все?

- Н-нет… Нет! - опомнился посетитель. - Статья уже напечатана? Я хочу приобрести пару экземпляров журнала на память.

Стоило выяснить, о чем же писал Панкрат Раздольный, чтобы больше к этому не возвращаться.

Дама снова защелкала клавиатурой.

- Статья не вышла, - удивленно подняла она брови. - Ваш друг передумал.

- Позвольте… - растерялся Смирнов. - Как же так? А материалы? Они хотя бы остались?

Ирина Павловна Ступина пожала плечами, обтянутыми полупрозрачной блузкой.

- Побеседуйте с Женей Шаповал, - посоветовала она. - Он готовил статью к изданию.

* * *

Костров. Год назад

Дурацкая сцена в сквере расстроила Марию Варламовну. Она пришла домой сама не своя и сразу закрылась в комнате.

- Иди ужинать, - позвала ее Татьяна Савельевна. - Все стынет.

Из-за двери не доносилось ни звука. Тишина встревожила Симанскую-старшую.

- Маша! - крикнула она, приникая ухом к щели. - Что с тобой? Ты не уснула, часом?

- Я устала, мама. Голова болит.

Голос дочери звучал ровно, спокойно. Татьяна Савельевна поняла, что ей придется ужинать в одиночестве. Блинчики с мясом казались безвкусными, чай горчил.

- Ах ты, беда какая! - вздыхала Симанская-старшая. - Прямо извелась девка! Хоть самой в церковь иди, ставь свечки за здравие. И за что меня господь наказывает?

В чем именно состоит наказание господне, она толком сказать не могла, но чувствовала неладное. Будто огромная черная туча нависла над их домом, вот-вот разразится громом и молнией.

Мария Варламовна сидела в своем любимом кресле у печки, погрузившись в глубокие раздумья. Жизнь, которую она считала простой и понятной, казалась ей теперь запутанной, полной противоречий. Ей скоро тридцать, а замуж не хочется. Почему? Может быть, она не такая, как все? Чем плох хотя бы тот же Чернышев? В юности она обожала его, замирала от страсти, целуясь с ним в темноте, ощущая горячие прикосновения его подбородка и щек, шершавых от выросшей за день щетины. А те тайные, безумные ночи, проведенные вместе? Куда все это ушло? Сколько раз она мучилась чувством вины, пока не решилась написать ему письмо с отказом! И вот он снова появился на ее пути.

- Но я не испытываю к нему того, прежнего чувства, - шептала Мария Варламовна, прислушиваясь к себе. - Ложь ужасна и бессмысленна. Я не хочу жить во лжи!

Перед ней возник образ Вершинина - юного, страстного мальчика, который готов был ради нее на все. Он был забавен и развлекал ее. Пожалуй, что как любовник он оказался бы неопытен… зато нежен и ненасытен. Чего не скажешь о зрелых мужчинах. Выйти за него, что ли? Свадьба взбудоражила бы весь Костров. Несколько сладких месяцев промелькнут, как дым… А дальше как?

- Это слишком скоро мне надоест… уж я знаю! - признавала Мария Варламовна. - Чего же я хочу? Чего мне надо?

Она вспомнила вчерашний разговор с Ольгой Вершининой. Вечером, когда последний ученик вышел из ее класса, в дверь постучали.

- Входите…

У Ольги Степановны были заплаканные глаза, ее курносый носик покраснел.

- Маша, что у тебя с Сергеем? - без предисловий спросила она.

- Ничего.

- Но… как же ничего, если ты… кокетничала с ним, улыбалась, завлекала, давала надежды? Он наивный, чистый мальчик…

- Брось! - перебила ее Мария Варламовна. Она достала пудреницу и принялась поправлять макияж. - Твой Сережа, будучи курсантом, трем девчонкам головы кружил и каждой небось обещал жениться.

- Он не обещал.

Ольга прикусила губу - Симанская была права: Сергей нравился девушкам и вовсю пользовался этим. Сестра как-то нашла у него кучу писем от разных подружек и потом долго возмущалась.

- Ну, не женитьбу, так любовь обещал… А это еще худшее злодейство! - засмеялась Мария Варламовна.

- Он любит тебя! Места себе не находит. Извелся весь, высох…

- Утешится. От любви не умирают.

- Ой, Машка! - прижала ладони к лицу Вершинина. - Мне такой сон страшный приснился после… той вечеринки… Ночь. Снег. Луна… и Чернышев с пистолетом, а напротив него - Сергей… И будто бы они стреляются. Из-за тебя.

- «Паду ли я, стрелой пронзенный? Иль мимо пролетит она?» - пропела своим превосходным сопрано Мария Варламовна. - Прямо сцена из оперы: дуэль Ленского и Онегина! Ужасно трогательно.

- Тебе все смех, - невольно улыбнулась Ольга. - Странная ты!

Мария Варламовна давно не искала понимания у других, а обращалась только к своему сердцу. Никто и ничто не могли помочь ей утолить ее дикую, колдовскую жажду неведомого. Она заглядывала в себя - и видела сплетение непроницаемых, смятенных вихрей. Ее душа дышала бездной… Ее любовные ласки доводили до исступления - как ураганные волны, они увлекали за собою в опасное, смертельное плавание. Потом она оказывалась на берегу… медленно приходила в себя, а любовник так и не мог выбраться из объятий стихии. Он становился либо ее жертвой, либо ее рабом.

Вереница поклонников прошла перед внутренним взором Марии Варламовны, как череда бледных теней. Одноклассники, костровские друзья, студенты и преподаватели института культуры… Декан ее факультета чуть не развелся с женой из-за «прелестной Машеньки», а староста группы едва с ним не подрался. Машеньку вызывали к ректору, стыдили ее, пугали отчислением. Но она молчала, поправляя выбившиеся из прически пряди, и от одного этого ее жеста у сурового, седовласого ректора перехватило дыхание, и грозные нотки в голосе растаяли, как прошлогодний снег.

- Идите… - дрогнувшей рукой махнул он в сторону двери. - Бог с вами, деточка.

Машенька умела произвести нужное впечатление, когда хотела. Она понимала, каким оружием владеет, но пользовалась им исключительно в особых случаях.