Книга Счастливчики - Хулио Кортасар

— По-моему, водоотводы — то же самое, что водостоки, — сказал Персио.

Хорхе упивался объяснениями, спрашивал и впитывал ответы восторженно (на свой лад, безоглядно веря), слушал мага Персио, всезнающего Персио. Ему нравился и Лусио, потому что, как и Медрано с Лопесом, не называл его мальцом или пацаненком, не говорил о нем «дитя», как толстуха, мать Бебы, этой идиотки, вообразившей себя взрослой. Но самое главное сейчас был океан, потому что это был океан, масса соленой воды, в глубинах которой плавали акантоптеригии и другие морские рыбы, и может, удастся увидеть медуз и водоросли, как в романах Жюля Верна, а то и огни святого Эльма.

— Ты ведь раньше жил в Сан-Тельмо, правда, Персио?

— Да, но уехал оттуда — на кухне завелись крысы.

— Как ты думаешь, сколько миль мы делаем?

Персио полагал, что миль пятнадцать. То и дело он ронял изумительные слова, которые вычитал в книгах, и они приводили Хорхе в восторг: долгота, лечь на курс, штурвал, азимутальный круг, плавание в открытом море. Он сожалел, что больше нет парусников, потому что прочитанные в свое время книги позволили бы ему часами говорить о рангоутах, марселях и кливерах. Всплывали целые фразы, когда-то где-то прочитанные: «Это был огромный нактоуз в стеклянном футляре и с двумя медными лампами по бокам, чтобы ночью освещать его».

На пути им попадались суда, «Haghios Nicolaus», «Pan», «Falcon». Пролетел гидроплан, как будто наблюдая за ними. А потом открылся горизонт, уже окрасившийся желто-голубым светом сумерек, и они остались одни и впервые почувствовали себя одиноко. Не было ни берега, ни бакенов, ни судов, не было даже чаек или легкой ряби на волнах, как в дельте. Оказавшийся посреди бескрайнего зеленого водоворота «Малькольм» шел на юг.

* * *

— Привет, — сказал Рауль. — Здесь можно подняться на корму?

Один из двух матросов и бровью не повел, как будто не понял. Другой, с широкой спиною и мощным брюхом отступил на шаг назад и открыл рот.

— Hasdala, — сказал он. — Корма нельзя.

— Почему — корма нельзя?

— Корма нельзя здесь.

— А где можно?

— Корма нельзя.

— Похоже, он по-нашему не петрит, — прошептал Фелипе. — Чисто медведь, ничего себе. Смотрите, какая у него татуировка на руке — змея.

— Что с них взять, — сказал Рауль. — Липиды.

Матрос поменьше отступил в глубину каюты, к другой двери. Прислонясь к стене, он добродушно улыбался.

— Офицер, — сказал Рауль. — Я хочу говорить с офицером.

Матрос, владеющий даром речи, поднял руки кверху, выставив ладони вперед. Он смотрел на Фелипе, который, опустив сжатые кулаки в карманы джинсов, принял боевой вид.

— Офицер известить, — сказал липид. — Орф известить.

Орф, не отрываясь от стены, кивнул, но Рауль этим не удовлетворился. Он внимательно оглядывал помещение, более просторное, чем то, которое располагалось по левому борту. Два стола, стулья, скамьи, незастеленная койка с мятыми простынями, две карты морского дна, приколотые к стене золотистыми кнопками. В углу на лавке — патефон с заводной пружиной. На обрывке коврика спал черный кот. Нечто среднее между кладовой и каютой, куда эти два матроса (в тельняшках и замызганных белых брюках) вписывались с трудом. Но и офицерской каютой это тоже не могло быть, разве что машиниста… «Но что я знаю о жизни машинистов? — подумал Рауль. — Романы Конрада и Стивенсона — не очень много почерпнешь из этого источника о современных судах…»

— Ладно, позовите офицера.

— Hasdala, — сказал разговорчивый матрос. — Вернуться носовой палуба.

— Нет. Офицер.

— Орф извещать офицер.

— Сейчас.

Стараясь, чтобы матросы его не услышали, Фелипе спросил Рауля, не лучше ли им вернуться за остальными. Его немного беспокоило, что дело словно застопорилось, как будто никто не хотел брать в руки инициативу. Огромный матрос продолжал смотреть на него, и лицо его ничего не выражало, а Фелипе испытывал неловкость оттого, что на него смотрят, а он никак не может соответствовать этому неотрывному взгляду, быть может, даже сердечному и любопытному, но такому пристальному, что выдерживать его нет сил. Рауль все настаивал, обращаясь уже к Орфу, а тот стоял, прислонясь к двери, и время от времени жестом показывал, что не понимает.

— Ладно, — сказал Рауль, пожав плечами, — наверное, ты прав, нам лучше уйти.

Фелипе вышел первым. В дверях Рауль обернулся и бросил грозный взгляд на татуированного матроса.

— Офицер! — крикнул он и хлопнул дверью. Фелипе уже шел прочь, когда Рауль вдруг на минуту припал к двери. За дверью слышался визгливый насмешливый голос Орфа. Другой раскатисто захохотал. Поджав губы, Рауль быстро открыл левую дверь и тут же вышел, неся под мышкой тот самый жестяной ящик, который незадолго до того открывал. И, пробежав по коридору, догнал Фелипе на трапе.

— Скорее, — сказал он и кинулся вверх, перескакивая через две ступеньки.

Фелипе удивленно обернулся, решив, что за ними гонятся. И, увидев ящик, вопросительно поднял брови. Но Рауль ладонью подтолкнул его в спину — быстрее, быстрее. Фелипе вдруг вспомнилось, что именно на этих ступеньках Рауль начал называть его на «ты».

XXIV

Час спустя бармен обошел каюты и палубу, оповещая пассажиров о том, что офицер ожидает их в читальном зале. Некоторые дамы страдали от качки; дон Гало, Персио и доктор Рестелли отдыхали в каютах, и вместе с мужчинами пошли только Клаудиа и Паула, уже знавшие о вылазке Рауля и Фелипе. Офицер был сдержан и подозрителен, то и дело проводил рукою по пегим волосам, стриженным «ежиком», и с видимым усилием говорил по-испански, однако почти без ошибок. Медрано почему-то решил, что он датчанин или голландец.

Офицер от имени и по поручению «Мадженты Стар» и капитана «Малькольма», в данный момент не имеющего возможности сделать это лично, приветствовал их на борту судна. Он выразил сожаление, что неожиданные дела помешали ему встретиться с ними раньше, и сказал, что понимает обеспокоенность, которую, возможно, испытывают сеньоры пассажиры. Уже приняты все меры к тому, чтобы плавание прошло для них в высшей степени приятно; в их распоряжении имеется бассейн, солярий, гимнастический и игровой залы, два стола для пинг-понга, бильярд и музыка на магнитофонных пленках. Метрдотелю поручено собирать все могущие возникнуть замечания и предложения, и офицеры, само собой разумеется, будут постоянно готовы к услугам пассажиров.

— Некоторые дамы довольно сильно страдают от качки, — нарушила Клаудиа неловкое молчание, наступившее после речи офицера. — На борту есть врач?

Офицер полагал, что врач не замедлит засвидетельствовать свое почтение как больным, так и здоровым. Медрано, ожидавший момента, выступил вперед.

— Очень хорошо, большое спасибо, — сказал он. — Но есть еще две вещи, которые нам хотелось бы выяснить. Первая: пришли вы к нам по собственной воле или потому, что один из присутствующих здесь настоятельно этого потребовал? Вторая совсем простая: почему нельзя пройти на корму?