Книга ProМетро - Олег Овчинников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальнейшие мысли Надежды по этому поводу становились совершенно сумбурными, яркие образы наползали друг на друга. Чаще других в ее сознании возникала картинка, на которой мчащийся в полной темноте поезд внезапно оказывался перед огромной пропастью, куда обрывались рельсы, и медленно, под красивую музыку летел вниз. Еще Надя представляла себе тоненькую книжицу в глянцевой обложке, на которой было написано «Остров затонувших кораблей», только речь в ней почему-то шла о поездах. И еще какие-то рваные обрывки мелодии со словами: «А провожают самолеты СОВСЕМ НЕ ТАК, как поезда», и вот в этом «СОВСЕМ НЕ ТАК» Надя чувствовала скрытую угрозу. В общем, сплошной бред.
Это абсолютно непонятно, но она врала даже насчет часов, висящих на стене. Разглядела что-то, чего я не заметил, и не сказала…
Я решительно выбрался из-под неподвижного тела, прерывая поток ментальной откровенности, прошлепал по грязному линолеуму и снял часы со стены. Секундная стрелка застыла на месте, нацелившись мне в глаз. С обратной стороны часов обнаружилось три гнезда для пальчиковых батареек, и только одно из них, правое, было заполнено. Поразительная автономность! Часы стоят, а маятник качается. Среднее гнездо, по-видимому… Я выковырял батарейку и поместил в соседнюю ячейку. В то же мгновение в часах раздался невыносимый металлический скрежет. Ах, так они еще и с боем! Так, а дальше? Переложив батарейку в левое гнездо, я повернул часы циферблатом к себе. Через бесконечно долгую секунду – я успел досчитать до тридцати шести – тонкая стрелка вздрогнула и сместилась на одно деление, сказав: «Тик». «Така» я уже не дождался. Ничто не работает так долго, подумал я, вспомнив название производителя батарейки.
А потом мне стало совсем не до чего, и я заметался по комнате, нервно натягивая на себя самые важные элементы одежды, и распихивая по карманам второстепенные; выбежал из комнаты, ударившись бедром об угол стола, отчего на пол с громким звоном полетели какие-то бутылки, и не сказав даже последнего «прости» тихо посапывающему телу, возвышающемуся над плоскостью матраса двумя пологими холмиками ягодиц; ногой распахнул дверь, пытаясь на ходу застегнуть рубашку хоть на какие-нибудь пуговицы. И влетел в вагон, по-моему, еще до того, как голос Буратино, исполняющего в оперном театре арию контуженного Мефистофеля, нагло заглушивший сначала в репродукторе на стене, а затем и в обычном вагонном динамике музыку Жана Мишель Жара, закончил вытягивать из себя фразу:
Осторожно, двери открываются…
Поезд только замедлял свой ход, а я уже послушно бежал к последней двери последнего вагона, прихрамывая на левую ногу с недообутым ботинком. Споткнулся о холодный взгляд бесконечно красивых зеленых глаз, переступил через него. Что в нем было? Порицание? Презрение? По-моему, и то, и другое, и еще немного… ревность? «Эх ты, – читал я в глазах девушки-мечты, – а я-то тебе…» Интересно, что? Пыталась отдавить ногу? Ну ты даешь, Солнце! Какое право ты имеешь меня ревновать? Кто ты мне? Обижаешься, что я выбрал не тебя, а…
Стоп! О чем я? Что значит выбрал? И почему она так на меня смотрит? А отчего я вдруг захромал? И, кстати, где мои носки? О черт! Кто их засунул мне в карман?
Неужели я допился до провалов памяти?
Краем глаза я заметил Евгения и Игорька. Они сидели плечом к плечу, увлеченно склонившись над какой-то газетой. Пусть читают, сейчас не до них…
Вот и последняя дверь, еще закрытая. Значит, есть время поправить левый ботинок. Верхние пуговицы рубашки застегивать не стал: жарко. Носки тоже наденем потом. Все потом.
Поезд почти остановился, но платформа станции все не появлялась. А когда появилась – не постепенно, как всегда, а мгновенно и целиком, – я едва ее не проглядел. Платформа шириной в комнату!
Или даже не так. Комната, выполняющая роль платформы.
В любом случае невидимый диктор из кабины машиниста (к тому времени я уже считал его скорее живым человеком, сознательно изменяющим свой голос, нежели магнитофонной записью) должен сейчас гордится своим остроумием. Поезд остановился и призывно распахнул все двери. Но выйти можно было лишь через одну из них, именно ту, и перед которой стоял я, все остальные раскрылись в опостылевшую до зубовного скрежета полутьму тоннеля.
Я вытянул руки вперед и зажмурился, прежде чем сделать шаг из вагона, потому что опасался снова налететь с разбегу на невидимую стену. Однако на этот раз обошлось. Стены не было. Или я научился проходить сквозь нее. Сделав пару шагов, я открыл глаза и увидел длинную узкую комнату, дальнюю стену которой как-то уж слишком по-катаевски украшала маленькая железная дверь. Других дверей в комнате я не заметил. Бетонный пол был покрыт толстым слоем пыли. Она вздымалась фонтанчиками всякий раз, когда я делал шаг, и надолго зависала в воздухе, не оседая. По дороге к двери я успел чихнуть четыре раза. Правда, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что передо мной не дверь, а скорее, дверца: ее нижний край располагался на уровне моих колен, верхний – чуть ниже линии взгляда. Ручка на дверце отсутствовала, зато к верхней ее части двумя гвоздями с бурыми от ржавчины шляпками была прибита фанерная табличка с кривоватыми буквами:
Т А Й Н А ВКЛ
Слева направо интервал между буквами становился все меньше, последние три почти сливались друг с другом, а во всей фразе чувствовалась незавершенность. Чуть ниже таблички, под трехбуквенным «ВКЛ» из дверцы выпирала большая красная кнопка. Я мысленно перекрестился и нажал на нее: все равно ничего лучшего не приходило в голову.
Спустя пару секунд из-за дверцы донесся протяжный жалобный звук, и ее левая сторона выступила из стены на несколько миллиметров. Я ухватился за край кончиками пальцев, потянул на себя… и чуть не умер от страха, почувствовав, что какая-то неведомая сила помогает мне открыть дверь, толкая ее изнутри. Что-то, посыпавшееся с той стороны, коснулось моих пальцев. Я вздрогнул и отдернул руку.
«Монетка! – подумал я, глядя на круглую лунку, образовавшуюся на пыльной поверхности. – Еще одна!»
А потом железная дверца со скрежетом распахнулась, и в дверной проем хлынул звенящий поток, который сперва сбил меня с ног, а потом погреб под толстым слоем… чего бы вы думали?
– Золото! Золото! Золото! – с упрямством Айболита, спешащего в Лимпопо, монотонно вскрикивал я, тщетно пытаясь встать на колени. – Золото! Золото! Золото!
Я замолчал только после того, как одна монетка, пыльная и невкусная, залетела мне в рот.
– Тьфу, мать! – произнес я и выплюнул ее на ладонь.
На вид, как и на вкус, кругляш оказался пластмассовым, а золотистым – только по цвету. Жетончик на метро, из полупрозрачного этого… я же где-то читал название… полиметилакрилата. И вообще, похоже, выросшая вокруг меня груда металла и пластика сплошь состояла из мелких круглых предметов, которые человечество умудрилось запихнуть в турникетные щели, наверное, за всю историю своего существования. Залежи желтых жетонов. Древние месторождения зеленых, выпущенных специально к какому-то юбилею московского метрополитена. Богатые жилы медных жетонов, похожих на шоколадные медальки в золотистой фольге. Непонятно откуда взявшиеся вкрапления телефонных жетончиков: и коричневых пластмассовых, и металлических с двумя незавершенными распилами и буквами «МТС». Но все это – только жалкие добавки, заполняющие бреши в основной породе, которую, разумеется, составляли медные пятикопеечные монеты. Натертые до блеска руками рабочих и крестьян пятачки.
