Книга Сага о шпионской любви - Игорь Атаманенко

— Какой ты у меня умный, Ари! Несколькими мазками создать такой живописный портрет… Ах, да, ты же у нас поэт! После исполненной тобой оды в честь Агамемнона, он стоит у меня перед глазами как живой. Да и вообще, у меня такое чувство, будто мы с ним знакомы уже много лет…

Глава пятая. Вечеринка эмигрантов

Несмотря на претенциозное название, в «Акрополе» был всего один небольшой зал, где стояло не более двух десятков столов. А вдоль стен располагались малюсенькие кабинки, отделенные друг от друга деревянными перегородками.

На стенах висели увеличенные фотографии именитых посетителей «Акрополя»: Шарля Азнавура, Сильвии Вартан, Джо Дассэна, Сильвестра Сталлоне, какого-то негра отталкивающей внешности и даже президента Франции Жака Ширака.

В зале ресторана, действительно, были заняты все столики. Клиенты громко говорили по-гречески, лишь иногда в эту эллинскую разноголосицу вдруг вклинивалась французская речь. Ширин, зная о неприязни греков к туркам, шепотом предложила Аристотелю говорить по-русски.

Переступив порог ресторана, Аристотель буквально физически ощутил уютную атмосферу дома своего брата, где он так любил проводить время, пропадая там неделями. Образы детства и отрочества ожили в его памяти, в глазах сверкнули слезы, и он до боли сжал плечо Ширин.

— Ари, сейчас же возьми себя в руки! Ты ведь не на похороны пришел. Ты должен радоваться, что встретил своего брата! Где он, кстати?

Агамемнон в это время расхаживал между столиками с аккордеоном и наигрывал грустные греческие и еврейские мелодии. Плакал не таясь. Слез не вытирал.

Первой увидела Аристотеля жена Агамемнона, Агния, сидевшая за кассой. Она радостно закричала, да так громко, что в зале на миг наступила мертвая тишина. Увлекая за собой мужа, они вдвоем бросились навстречу вошедшим. Агамемнон сорвал с себя аккордеон и всем телом навалился на Аристотеля с такой силой, что тот едва устоял на ногах.

Казалось, объятиям, слезам, смеху и радостным восклицаниям всех троих не будет конца.

Все в зале притихли, наблюдая эту сцену.

Наконец Аристотелю удалось вырваться из цепких объятий брата. Он обернулся к молча стоявшей у порога Ширин.

— Агния, Агамемнон, познакомьтесь, это моя жена, Тамара. — Аристотель намеренно сказал это по-русски.

— Которая по счету? — не удержавшись от подначки в адрес младшего брата, по-гречески спросил Агамемнон.

— Первая и последняя, брат! — по-русски ответил «КОНСТАНТИНОВ».

Поцеловав протянутую руку Ширин, Агамемнон стал по стойке смирно и с пафосом произнес:

— Такая красивая женщина мой ресторан еще не посещала. Если не возражаете, мы сделаем фото, и ваш портрет будет висеть… ну, к примеру, рядом с Жаком Шираком, он ведь теперь президент Франции. Соглашайтесь!

«Слава Богу, что сказал это Ага по-гречески, — мелькнула мысль у Аристотеля. — В противном случае Ширин была бы в шоке от такого предложения: можно себе представить, какие ассоциации у нее вызывают ее портреты, выставленные в публичных местах. Ведь всегда найдется хоть один посетитель, который помнит ее фото в порнографических журналах. Вот был бы конфуз!»

— Ага! — отчеканил Аристотель по-русски. — Во-первых, Тамара не понимает греческого, а во-вторых, мы здесь в служебной командировке. Ты понял, что я имею в виду? Так что извини, но твое предложение отклоняется!

— А-а, ну да, конечно! Ты всегда хотел стать разведчиком… Значит, ты им стал, и здесь, конечно, инкогнито. Разумеется, тогда ни о какой фотосъемке не может быть и речи. Все! Пошли к столу, а то что-то в горле пересохло! Агния, принеси нам для начала ретсину. И пикилу не забудь! — теперь Ага говорил только по-русски.

— Ретсина? Это что такое? — наклонившись к Аристотелю, шепотом спросила Ширин.

— Деточка моя милая, ретсина — это сухое вино розоватого цвета с острова Крит. Его выдерживают не в дубовых, а в сосновых бочках, поэтому, когда его пьешь, возникает иллюзия, будто ты гуляешь в хвойном лесу. По своим вкусовым качествам оно превосходит многие французские вина. Подается в качестве аперитива или к рыбе. Хотя гурманы пьют его и с мясными блюдами…

— А пикила?

— Это — ассорти из холодных закусок, где преобладают разные сорта сыров и маслины. Уверен, что ничего подобного тебе пробовать еще не доводилось, впрочем, как и все остальное, чем сегодня собирается попотчевать нас Ага…

…После пикилы последовали салат из даров моря, долма, улитки по-бургундски, фаршированные кальмары. На горячее были поданы гамбасы — шашлыки из только что родившегося ягненка и мусака — жаренные на вертеле баклажаны, сыр, лук и помидоры. Ретсина, янтарное шабли и бургундское цвета спелого граната лились рекой, а тостам, казалось, не будет конца.

В заключение трапезы на столе появилось блюдо с греческим деревенским сыром, который греки запивают киром, — смесью шампанского с соком из красной смородины свежей выжимки.

Ширин, наклонившись к Аристотелю, прошептала:

— Какая прелесть, Ари! Нельзя ли взять с собой баночку этого напитка?

— Мы можем и сами его приготовить, надо только попросить у Аги красной смородины и узнать, в каких пропорциях он смешивает сок с шампанским. Ведь кир надо пить сразу после приготовления.

…Обслуживал компанию высокий, под два метра, красавец-официант. Наметанный глаз Аристотеля сразу определил, что в его жилах течет изрядная доля африканской крови: волосы черные, курчавые. Губы и нос хотя и не расплющены, как у негроида, но карие глаза большие, округлые, белки с синевой, какие обычно бывают у африканцев. Но более всего Аристотеля удивило то, что Ага обращался к нему по-русски, лишь иногда употребляя греческие слова, в основном названия блюд.

Наконец «КОНСТАНТИНОВ» не выдержал и обратился к брату по-гречески:

— Послушай, Ага, у тебя, оказывается, экзотика не только на столе, но и в зале.

— Что ты имеешь в виду?

— Официанта, который нас обслуживает…

— А-а, Мустафа… Он — человек очень сложной биографии. Иногда мне кажется, что Мустафа — россиянин, хотя, устраиваясь ко мне на работу, предъявил настоящий французский паспорт. Да и говорит он по-русски свободно. Подозреваю, что раньше он служил во французском Иностранном легионе…

— Почему ты так решил, Ага? — настороженно спросил Аристотель.

— Он как-то обмолвился, что пришлось повоевать, а где, когда, на чьей стороне — молчит. Поэтому я и решил, что он — бывший легионер…

— А где он выучил русский?

— Этого я, Ари, не знаю… Впрочем, я его не подвергал допросу, как это ты делаешь сейчас со мной!

— Прости, Ага, но ты сам меня спровоцировал на выяснение биографии Мустафы…

— Я? Каким же образом?!

— Ты упомянул французский Иностранный легион. Мне кажется, ты просто не знаешь, что этот легион — сборище выкидышей рода человеческого. Уголовники, стремящиеся уйти от правосудия, от наказания за совершенные ими тягчайшие преступления, за которые, как минимум, полагается пожизненное заключение. И это — в лучшем случае. Обычно под знаменами Иностранного легиона прячутся те, кому грозит смертная казнь. Пойми меня правильно, брат! Я не из праздного любопытства расспрашиваю тебя о Мустафе. Я беспокоюсь о тебе… Ладно, оставим эту тему. Пожалуй, я сам займусь этим загадочным метисом!