Книга Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот экстремал элитный, сорвиголова крупного калибра и высшего разбора — это эксквизитный экземпляр. У него собственная специфика, и кто попало ее не воспроизведет. Уровень его свершений намного выше того среднего, на котором барахтаются экстремалы ординарные. Кровный чистопородный экстремал не станет размениваться на мелочи и пустяки и если уж соберется пересечь Атлантику, то не иначе как на борту 74-пушечного линкора, вручную построенного корабельщиками Хихоны и укомплектованного многорасовым экипажем — это и трогательно, и красиво, — куда непременно должен входить, скажем, сахарави, китаец, маори и кто-нибудь из Лепе (чтобы было понелепей). Если же он так ничего и не пересечет, потому что то перетрутся лианы, из коих изготовлены его снасти, то он обнаружит на борту бунт, поднятый китайцем, — так даже еще и лучше, можно будет пускаться в плавание раз десять — пятнадцать. Чем чаще, тем лучше. Тем больше шума в газетах, больше фотографий. Есть и другие развлечения — устроить, к примеру, слалом на гидроцикле между гренландских айсбергов в сопровождении всего лишь одного фрегата наших ВМС или, скажем, попари́ть на кевларовом огнеупорном параплане над Либерией — как бы в знак солидарности с несчастными чернокожими — и приземлиться в Порт-Порталс в толпу фотографов, причем по чистой случайности — в день открытия регаты, патронируемой туалетной водой «Азур де Хуанхо Пюигкорбе[52]№ 5».
Однако истинный оселок, непременное условие, необходимая черта, по которой с первого взгляда узнаешь элит-экстремала, — аура, харизма, отпечаток, свидетельствующий о родстве (пусть самом дальнем или даже случайном) с европейскими венценосными семьями: то ли он кузен наследного принца Варсоньовы, то ли бывший жених подавшейся в хиппи дочки короля Бордюрии, то ли брат шурина короля Руритании. Маленькие подробности, позволяющие засветиться на страницах «глянца». Немало способствует популярности, если ты из хорошей семьи, да не просто хорошей, а из хорошей со средствами, и при этом имя твое — например, Боря Франсиско де лос Сантос, — которое у зауряд-экстремалов произносится без затей, как в паспорте, звучит так же, как повелось с беспечального детства в кругу семьи и друзей, хотя тебе уже натикало сорок годков: Кукито, Чоло или Тотин. Ибо в этом случае журнальчик «Ола!», посвящая четыре полосы твоему последнему подвигу, сможет вынести в заголовок такую вот примерно байду: «Тотин Фернандес дель Сируэло-Бордью, цвет экстремалов, заявляет: «Корпорация “Телевисьон Эспаньола”, авиакомпания “Иберия”, “Телефоника”, банки ВВVA, “Трансмедитерранеа”, “Репсоль”, “Ла Онсе и Ла Досе” профинансировали мой проект вовсе не потому, что я — зять короля Оттокара Сильдавийского».
«Мы на другом конце света, на обычном деревянном корабле, но корабль этот — частица нашей отчизны. И сегодня мы будем драться за нее». Нужны стальные яйца и полное отсутствие комплексов, а иными словами, надо быть британцем — ну, или в данном случае, австралийским режиссером Питером Уиром, — чтобы вставить эту фразу в картину, да еще в такие времена, да притом умудриться сделать так, чтобы звучало совершенно естественно. Или вроде того. Смотришь «Хозяин морей: На краю Земли», великолепную экранизацию морских романов Патрика О’Брайана о приключениях капитана Джека Обри и его друга доктора Мэтьюрина, и удовольствие от этой картины — лучшей, несомненно, после «Моби Дика» картины на морскую тему — соединяется с восхищением от того, как блистательно удается англосаксам (они же — «британские псы» и все их производные) лелеять и беречь свою историческую память, сохранять ее живой и свежей и воплощать в волнующее повествование, буквально хватающее тебя за горло.
Клянусь вам могилами предков, уже очень давно кинематограф не дарил мне такого полного счастья. Выражаясь безыскусней, я кайфовал как свинья в кукурузе. Если для обычной аудитории, для, так сказать, кинозрительской пехоты этот фильм был чудесной историей о морских приключениях, а для тех, кто принадлежит к братству (по)читателей О’Брайана, чей последний из двадцати романов, составляющих серию, сейчас выходит по-испански, так вот для нас, его поклонников, картина, где особенно хорош Рассел Кроу в роли капитана Обри, дорога не только превосходной психологической обрисовкой героев, но и безупречной точностью разных технических подробностей. И заметна она не только во впечатляющей веренице штормов и сражений, где картечь в щепки курочит обшивку и в дыму рушатся размочаленные мачты, но и — главным образом — тем, с какой доскональной точностью воспроизведен во всех деталях морской обиход: оружие, инструменты, такелаж, управление парусами, снасти, одежда, татуировки, шрамы и прочие подробности тяжкой и грязной жизни на борту. Не может не радовать, что для верной передачи морских терминов — а это всегда оказывается слабым местом в фильмах о море и моряках — к дубляжу был привлечен молодой каталонец Мигель Антон, переводчик последних романов О’Брайана и знаток морской терминологии конца XVIII века. Тут дело такое… Не годится мне это говорить, потому что Мигель — мой друг. Но истина дороже — этот сукин сын справился с задачей просто блестяще.
Кроме этой тщательной и бережной передачи деталей, особенное удовольствие любому читателю О’Брайана доставляют необыкновенной красоты кадры, на которых плывет и сражается еще один персонаж романа — 84-пушечный фрегат «Сюрприз», легендарный корабль, по праву занимающий в нашей благодарной памяти почетное место рядом с «Пекодом», «Испаньолой», «Патной» и другими своими литературными собратьями. Им галисиец Альберто Фортес — запомните это имя, влюбленные в море, — только что посвятил прекрасную и печальную книгу «Мемориал на борту».
Вслед за тем полезно будет узнать, что бюджет фильма составил сто сорок миллионов долларов и что британское Адмиралтейство оказывало всяческое содействие его создателям — от деталей корабельной архитектуры, артиллерийского и парусного вооружения, маневрирования до математических формул, позволивших рассчитать, к примеру, размер якоря. Ну и результат налицо. Сравнение напрашивается само. Можете себе представить? Можете себе представить, чтобы сценарий, содержащий фразу, с которой вышеподписавшийся начал эту колонку, оказался на столе у министра или политика? В нашей стране, где для кино необходимо не историческое событие, а лишь бы как-нибудь ненароком не обидеть ту или иную автономию, как бы не сказать что-либо раздражающее для той или иной персоны. Дуем, ребята, на воду, на молоке не обжегшись, а на всякий случай. Здесь ведь у нас и само слово «Испания» чуть ли не под запретом, ибо чревато конфликтами, а оттого и снимают у нас всякую дребедень типа «Кармен» или «Иоанны Безумной», которые отдельные кретины признали шедеврами отечественного кинематографа. К этому прибавьте еще всепожирающее кумовство и редкостное бесстыдство. Невозможно себе даже вообразить, что произойдет, если в Испании выделить сто сорок килотонн на производство кино. Двое из трех режиссеров сто двадцать прикарманят, а из остального слепят… ну, то примерно, из чего пули не выходят.
«Ты скурвился, Реверте! — заявил мне читатель из Сантандера. — Десять лет кряду ты гнобил на этой странице английских псов, исконных наших недругов, разносил на все корки, а теперь вдруг расхваливаешь “Хозяин морей: На краю Земли”. Кино, конечно, знатное, спору нет, но ведь это — гимн британскому флоту. Вероятно, от бесконечного чтения Патрика О’Брайана и задушевного общения с твоим кумом Хавьером Мариасом у тебя возник “стокгольмский синдром”. Сука ты, Реверте. Почему не вытащишь фигу из кармана, а из забвения — фигуру моего земляка Луиса Висенте де Веласко? Чего молчишь, а? Я тебя спрашиваю! Будь он англичанином, про него десять кино бы наснимали. Ни один из сынов надменного Альбиона в морских делах с ним и рядом не стоял. Но все понятно — он ведь испанец! Уроженец Сантандера де Нохи. И потому ни одна тварь не вспомнит о нем».
