Книга Пастухи чудовищ - Антон Корнилов

Тогда я отнял руки от лица и кое-как сел.

Очкастый стоял надо мной, чуть покачиваясь.

– Гнида… – удивленно выговорил он.

…Только в боевичках, которые нам крутили вечерами по телику, видел я, что в драках киношные драчуны машут друг у друга перед носами джагами, пытаясь даже ими фехтовать. В жизни так никогда не бывает. Джага не меч и не шпага. Зачем ею финты крутить? В надежде, что противник испугается, что ли? Если он нормальный боец, он пугаться не станет, а легко и просто уйдет от выпада, потому что клинок – вот он, на виду… Или, что скорее всего, перехватит вытянутую к нему руку, отберет оружие…

Джага должна быть спрятана от глаз противника до поры безошибочного удара, молниеносного, будто жало змеи. Безоружной рукой действуешь, как необходимо по ситуации, – хватаешь, толкаешь, бьешь, защищаешься… Да хотя бы просто машешь ею по воздуху. Тут главное – отвлечь на нее внимание. И лишь когда сверкнет перед тобой тот самый, желанный и ожидаемый момент, упускать который нипочем нельзя, – тогда давай, выстреливай всем телом вперед, режь или коли! Молниеносный выпад – и джага, уже испачканная кровью, снова спрятана. До следующего выпада.

Если он, конечно, понадобится…

В общем, когда этот очкастый скручивал мне руку, чтобы выполнить бросок, я успел дважды пырнуть его в живот. Хорошо пырнул – на всю длину клинка, а последний раз получилось еще клинок и провернуть и вытащить его из тела с протяжкой, расширив рану. Но не по моей воле получилось, откровенно сказать, а само собой, потому что начал я в тот миг свой полет через вражеское бедро…

В горячке махалова, правда, зарезанный обычно не сразу понимает, что произошло, и какое-то время еще активно функционирует…

– Гнида… – удивленно повторил очкастый, глядя, как набухает кровью подол его свитера.

Облапив живот мгновенно окровавившимися руками, он повернулся и пошел куда-то прочь, точно все на свете перестало его интересовать, кроме собственных изрезанных кишок. Прошел он всего четыре шага. На пятом ноги его подломились, и он упал ничком, звучно стукнувшись о землю уже мертвым лицом.

Я поднялся. Оглянулся в сторону дома, дверь в который была открыта… Вряд ли там есть еще кто. Если бы был – наверняка выбежал бы на шум драки.

Посмотрел на мужика в спортивном костюме. Тот так и стоял посреди двора, таращась в никуда, дергаясь всем телом, стараясь освободиться от невидимых пут.

Голова моя кружилась, ребра впивались в плоть огненными сгустками боли. Одно, а то и два ребра сломаны – это уж как пить дать… Ничего. Еще где-то с час или два я продержусь на адреналине. А вот потом станет по-настоящему плохо, это я по опыту знаю.

Я подошел к Максу.

Брахман уже сидел, широко раскинув ноги, одной рукой держась за окровавленный бок, другой упираясь в землю. Он морщился от боли. Лицо его было бледным и мокрым, волосы свисали сосульками.

– Ловко ты его… – в перерыве между частыми вдохами и выдохами, проговорил Макс. – Брюшную аорту вскрыл… Не впервой людей убивать, а?

Я не стал отвечать. Почем я знаю: впервой, не впервой?.. В махалове как бывает – сунешь джагу одному, второму… Разбежимся, а потом поди угадай, кто кого подрезал.

– Помоги встать…

Поддерживаемый мною, Макс подошел к черному пакету, вдоль которого, как теперь выяснилось, тянулась пластиковая молния.

– Расстегни, – попросил он, – не на всю длину, только лицо. Да пусти меня, я устою…

Коротко вжикнула молния и застряла в густой бороде. Очень спокойно было лицо убитого брахмана – будто он просто спал. Только вот черная дырочка от пули в середине лба и засохшая струйка крови, пролегшая к переносице, ясно говорили об истинной природе этого сна.

– Закрывай…

Я попытался закрыть, но не смог – молния застряла в бороде накрепко. Впрочем, Макс уже ковылял прочь, не оглядываясь. Я последовал за ним. По дороге поднял свою джагу, воткнул в землю, очищая от крови, сунул за голенище.

– Крепко за нас взялись, за лобстеров-то, да? – не обернувшись, проговорил он, когда я догнал его. – Простая и ясная, проверенная временем программа: кто не с нами, тот против нас… Тут уж не отсидишься в норке. Или на одну сторону, или на другую…

Я опять не нашелся, что ответить. Я и не понял толком, о чем он говорил… Выйдя за ворота, Макс пошатнулся и упал бы, не подхвати я его.

В эту секунду к воротам с ревом подлетел наш внедорожник. Дега, увидев нас, затормозил так резко, что автомобиль развернуло поперек дороги.

– Сиди, не вылезай! – слабо и тихо – как бы тенью крика – приказал ему Макс.

– Говорил я! Я ж говорил тебе! – завопил Дега, повиснув на открытой уже дверце.

– И варежку закрой, – посоветовал корешу и я. – Требуху простудишь.

Я усадил… скорее даже уложил Макса на заднее сиденье. Распахнул ему рубаху, сорвав пуговицы. На худощавой груди брахмана брякнула, сбиваясь на сторону, дюжина, наверное, серебряных нательных крестов и крестиков самых разных размеров. В левом боку Макса обильно кровоточило маленькое – палец не пролезет – пулевое отверстие. Дега сунул мне тонкий рулон бинта, извлеченный, верно, из рюкзака брахмана. Я поспешно размотал бинт и получившийся ком ткнул в рану, а на ком наложил руку Макса. Холодной была эта рука и вялой.

– Теперь слушайте внимательно, детвора, – заговорил брахман каким-то… извиняющимся тоном. – Действуем быстро. Перво-наперво проверьте багажник у этих сволочей, бензин заберите, если есть. Потом… Дега!

– Ага, я!

– Деньги, которые ты из бардачка в карман себе переложил, отдай кому-нибудь из местных, по пути закинешь, как тронемся. Пусть Трофима похоронят, как полагается. Да и другого… который тоже мертвый. А со вторым убийцей нехай поступают, как он того, по их мнению, заслуживает. Понятно?

– Понял, понял, да! Я ж бабки не специально… это самое… У меня болезнь, клептомания называется…

– Все, детвора, начинаем действовать. До Белого озера все-таки далековато, я могу и не дотянуть. А дотянуть мне надо, факт. Это важно. Это очень важно, детвора…

Дега затормозил, заглушил двигатель.

– Дальше нельзя. Песок, увязнем, – пояснил он, хотя и без этого пояснения было все понятно.

Я вышел из машины. Джинсы, намокшие от крови, неприятно липли к бедрам. Голова гудела, от малейшего движения в ней перекатывались чугунные шарики боли. Глаз заплыл, а на скуле налилась шишка размером с хороший лимон. И это еще не говоря о том, что сломанное ребро (а то и несколько!) ощущалось раскаленным клинком, загнанным в бок. Даже дышать было трудно. Если честно, я едва стоял на ногах.

А Макс уже минут сорок как отключился. Всю дорогу я его тормошил, тормошил, разговаривал с ним, не давая потерять связь с реальностью. Но, видно, и у брахманов есть свой предел сил…

Я сполз с невысокого обрывистого берега, морщась и кусая губы от боли. Подошел к самой воде, оставляя за собой в мокром песке неровную цепочку следов, тут же наполнявшихся водой.