Книга Бесшабашный. Книга 3. Золотая пряжа - Корнелия Функе

Игроку доводилось селиться в разных уголках Земли, но нигде ему так не нравилось, как на острове Норт-Бразер. Он питал слабость к Новому Свету, вероятно, потому, что сам до мозга костей был порождением Старого.

Некоторые из его соплеменников и здесь разъезжали в каретах. Какая чушь! Они так и не поняли, какие возможности предоставляет им эта страна.

Иногда Игроку казалось, что он единственный, кому удалось бежать, и в такие минуты его переполняла гордость.

Игры смертных

Темная Фея была достаточно наслышана о реке, что изгибалась перед ней к югу среди влажных от росы лугов. Гоилы звали ее Глубокой, потому что питалась она подземными источниками, боялись, как боялись любой большой воды. В молодости Кмен чуть не утонул в ней, несколькими милями севернее того места, где сейчас остановилась карета.

Сколько еще нужно проехать, чтобы не вспоминать этого имени?

Бледное, как луна, утреннее солнце дрожало на волнах. Фея стояла на берегу и вслушивалась в шелест течения. Сколько всего отразили эти воды? Сколько воспоминаний хранит каждая их капля – судеб, лиц, забытых всеми историй? Фея впитывала их в себя, вместе с чуть слышным журчанием, чтобы заглушить собственную боль.

Она сняла туфли, ставшие привычными за годы странствий по дорогам смертных, и вошла в реку. Ее платье сияло в лучах утреннего солнца. Прохладная вода бодрила и ласкала тело, напоминая объятия тех, что были до Кмена. «Делай как я, – шептала волна. – Беги, не останавливайся. И тогда связь порвется – быть может, ты ничего не заметишь».

Хитира распряг лошадей. Прошептал имена, которые им придумал, и отпустил на волю. Лошади потерялись в высокой траве, словно вернулись в стихию, из которой Фея когда-то вызвала их к жизни. Как тихо на этом берегу… Лишь жаворонок звенит в вышине, как будто только для того, чтобы эта земля не погрузилась в вечное молчание.

Фея вышла на сушу. Доннерсмарк стоял возле кареты, опустив голову. Он до сих пор избегал встречаться с ней взглядом. Но своего чувства не боялся и – что особенно нравилось Фее – не притязал на взаимность. Он добавлял себе в еду стружку оленьего рога, а раны на груди прятал под сюртуком, который носил теперь вместо мундира личного адъютанта Амалии. Но Фея все видела. Скоро олень снова почувствует себя в человеческом теле и зашевелится. Как объяснить старому солдату, что иногда лучше сдаться, чем продолжать бессмысленное сопротивление?

– Он набирается силы. Ты обещала помочь мне его побороть.

Фея подняла руку, и за спиной Доннерсмарка нарисовалась тень, увенчанная оленьими рогами.

– Ты неправильно меня понял, – ответила она. – Я обещала научить тебя жить с ним, но для этого ты должен перестать его бояться.

Она оставила его наедине с тенью, пусть привыкает. Если бы она могла так просто оторвать от себя свою боль!

Между молодыми ивами на берегу мотыльки сплели для Феи кокон. Здесь она проведет день. Ивы напоминали Фее о той ночи, когда благодаря своей красной сестре она сама едва не превратилась в дерево. С тех пор она стала понимать, как жестоко были наказаны эльфы за кражу воды из озера Фей для своих зеркал.

Хитира украсил ее ложе цветами своей родины, которую Фея видела только в его глазах. Присутствие бледного возницы до сих пор смущало Доннерсмарка, привыкшего отделять жизнь от смерти непроницаемой границей, как это свойственно животным и людям. Иногда Хитира, как бы невзначай, проходил сквозь него, после чего Доннерсмарк, к своему удивлению, вспоминал княжеский дворец в Бенгалии и чужое детство под солнцем далекой страны. Фея запретила своему вознице подобные шутки, но принцы, даже мертвые, своевольны.

Сейчас Хитира флиртовал с русалками, Фея слышала их похожий на журчание ручейка смех. Русалки дружелюбнее лорелей, водившихся в реке по пути к замку короля гоилов. Кмен очень любил это место, хотя не бывал там месяцами. Он никогда не потакал своим чувствам.

На свою беду, Фея поняла это слишком поздно.

Она опустилась на покрывало из цветов и прогнала мотыльков, решивших было прикорнуть у нее на груди. Среди них замелькал один с красными крыльями – посланник сестер. Что-то они зачастили в последние недели. Красные феи боятся всего: жухлого листа, кусочка картона, случайно залетевшего на их озеро, арбалета мертвого короля… Как будто никогда не сталкивались со всем этим раньше. «Возвращайся! Здесь ты будешь в безопасности. Мы все рискуем из-за тебя!» Возможно, но у нее нет никакого желания прятаться. Она хочет остаться свободной. За годы в замке Кмена она почти забыла, каково это.

Ей незачем наступать на старые грабли.

Фея прихлопнула красного мотылька, и буквы послания отпечатались на ее пальцах.

Здесь ты будешь в безопасности.

Разве есть на земле такое место, где можно укрыться от обманутой любви?

Или для нее не осталось другого выхода, кроме как вздыхать с сестрами под плакучими ивами и насылать смерть на Кмена, как нередко поступали феи со своими неверными возлюбленными?

Фея уже легла, когда сквозь русалочий смех и песню жаворонка, все еще заливавшегося где-то в поднебесье, до ее ушей донеслись куда менее идиллические звуки: глухой стук копыт по влажной земле и голоса. На какое-то мгновение Фея представила себе Кмена – на белом скакуне, в окружении лейб-гвардейцев, посреди сверкающей под утренним солнцем зелени. Хотя он ненавидел ездить верхом и мастерски скрывал свой страх от всех, но не от нее. Стыд хлынул в лицо, на какое-то время заглушив тоску, преследовавшую Фею со дня отъезда.

Однако всадники, приближавшиеся к ней через луг числом не меньше полусотни, были не гоилы. Ветер трепал традиционные разноцветные одежды, заменявшие им воинские доспехи. Казаки. Хентцау шутил, что они станут по-настоящему опасны не раньше чем поймут, насколько обычные солдатские штаны в бою удобнее широких шаровар. В противоположность гоилам, казаки не стремились идти в ногу со временем. Опасаясь походить на своих исконных врагов – подданных варяжского царя, – они тщательно брили подбородки; сами выбирали себе вождей, держались подальше от женщин и брали за то, что в изобилии произрастало на их полях, охотнее лошадьми, чем деньгами.

Правда, вороной, на котором сейчас восседал их атаман, стоил во всяком случае не меньше, чем бронированный поезд Кмена. И уж точно смотрелся лучше. Молодой всадник вскинул голову, словно боевой петух, возвестивший ему сегодня наступление этого чудесного утра, – с величественной рекой, сверкающим лугом и Феей, имевшей неосторожность переправиться на этот берег.

Хотя при чем здесь неосторожность? Вероятно, он держит ее за дуру, как и всех женщин. За отвергнутую королевскую игрушку. Как умалила ее любовь!

Мужчины смотрели на нее с обычным смешением страха и восхищения. Все они одинаковы, во что бы ни рядились.