Книга Эмиссары любви. Новые дети говорят с миром - Джеймс Ф. Твайман

В тот же день, ближе к вечеру, брат Маттиас снова был у меня в комнате.

— Вы готовы встретиться еще с одним из наших детей? — спросил он меня.

Я отложил на кровать книгу, которую читал.

— Конечно же, готов.

Он пригласил меня идти за собой, точно так же, как было сегодняшним утром, и проводил меня в уже знакомую большую комнату на втором этаже. Я сел на тот же стул, а брат Маттиас вышел, пообещав вернуться через пару минут. Действительно, вскоре он вошел в дверь с маленьким мальчиком, на вид лет шести-семи. Рукой брат Маттиас обнимал его за плечо и что-то говорил по-болгарски. Мальчик первым подошел ко мне, заулыбался и протянул мне ладошку.

— Рад с тобой познакомиться, — сказал я, беря его ладонь в свою. Мальчик повернулся к брату Маттиасу и спросил его о чем-то, затем посмотрел на меня.

— О чем он спросил? — взглянул я на монаха.

— Он спрашивает, тот ли вы человек, которого они ждут. — Он закрыл дверь и подошел ко мне, затем сел на стул чуть сбоку от меня. Мальчик тем временем продолжал рассматривать меня.

— Что он хочет этим сказать? — переспросил я. — Они кого-то ждут?

— Да, ждут, — тихо ответил монах. — Они все знают, что кто-то едет сюда, кто-то такой, кто поможет им в их работе. Насколько я могу судить, речь о том, чтобы дать знать другим людям о них и задать их вопрос.

— Да, я знаю о вопросе. А они что, тоже все его знают?

Конечно… похоже на то, что все каким-то образом, так или иначе, но вертится вокруг этого вопроса. Это может показаться странным, но это один из способов, которым мы узнаем Детей Оз… Они все знают вопрос, хотя выражают его по-разному. Когда дети проходят тест, мы всегда спрашиваем, знают ли они вопрос, который хотели бы задать взрослым всего мира. Большинство реагируют так, будто не понимают, о чем речь, или говорят что-то совсем наивное или обычное. Но время от времени кто-то посмотрит вам прямо в глаза и скажет нужные слова: «Как бы вы вели себя, если бы Любовь проявилась прямо сейчас?…» или что-то в этом роде. Вот Иван, например, он именно так и сказал. По-моему, это слово в слово то, что он сказал.

Иван же по-прежнему разглядывал меня. Затем брат Маттиас сказал ему что-то, и он повернулся и уселся на краешке кушетки. Руки он положил на колени, а ноги, по-моему, даже не доставали до пола. По виду он ничем не отличался от любого другого шестилетнего мальчугана.

— Расскажите мне о нем, пожалуйста, — сказал я. — Как давно вы узнали, что он обладает Даром!

— Примерно год назад, — ответил он. — Все получилось очень быстро. Его привела сюда мать, потому что из-за него у них все в доме пошло кувырком. Его способности в первую очередь кинестетического характера. Он может двигать предметы силой мысли, гнуть металл, даже бить все, что под руку попадется, если его рассердить. После того как он оказался у нас, мы научили его контролировать свои агрессивные наклонности… Впрочем, они ничем не отличались от тех, которые проявляются у его сверстников. Его способности тоже значительно возросли. Так что даже сложно сказать, как далеко он пойдет.

Иван повернулся к брату Маттиасу, что-то сказал, затем снова повернулся ко мне.

— Иван слышал, что вы тоже можете гнуть предметы, — перевел брат Маттиас. — Он хочет вас немного расспросить об этом.

Как и в первый раз, я постараюсь передать нашу с Иваном беседу как можно ближе к тому, как она происходила. Для того чтобы читать было легче, я опустил переводы брата Маттиаса и записал все так, как будто бы Иван мог говорить по-английски, что, конечно же, на самом деле было не так.

— Ну так о чем ты меня хочешь спросить? — обратился я к Ивану.

— Брат Маттиас говорит, что ты умеешь гнуть предметы силой мысли. Я тоже так умею. Но мне интересно, что ты чувствуешь внутри в тот самый момент, когда оно гнется? Когда ты что-то ломаешь или гнешь, ты словно что-то гнешь внутри себя — можно так сказать?

Мне пришлось остановиться и какой-то момент поразмыслить над его вопросом.

— Ну, знаешь, я никогда об этом не задумывался, — сказал я. — Но думаю, что ты прав. Металл гнется только после того, как я почувствую в себе этот изгиб, хотя само это ощущение словами описать очень трудно. А тебе оно на что похоже?

— Я чувствую, что он гнется, и он гнется, вот как. Я стараюсь представить себе, как мне будет приятно, когда все у меня получится, и я чувствую, как это удовольствие становится все больше, пока что-то не происходит внутри меня. Потом я смотрю на металл, и он гнется. То же самое, когда я двигаю предметы. Если я просто думаю, что вот сейчас он сдвинется с места, тогда он не двигается. Но если я чувствую, как он движется, тогда все получается. Я чувствую все желудком, по правде. А ты, где ты чувствуешь, тоже в желудке?

— Да, я тоже чувствую все желудком, — ответил я. — Это очень мощное чувство. А как ты узнал, Иван, что можешь такое делать?

— Однажды я играл со своим старшим братом, и он здорово разозлил меня, так что я запустил в него камнем. Но не бросил его рукой, как обычно бросают, а как-то получилось, что он сам полетел по воздуху. Правда, я теперь ничего такого не делаю, — пристыженно добавил он.

— Почему?

— Потому, что брат Маттиас говорит, что нехорошо пользоваться Даром для этого. Я должен пользоваться им, чтобы помогать людям или проявлять к ним любовь. Если я пользуюсь Даром, когда становлюсь злым, тогда мне делается плохо.

— Плохо? Как плохо?

— В голове… начинает болеть очень сильно.

— Ну-ка, расскажи мне про это еще… у меня и у самого бывает, что голова болит.

— Когда я пользуюсь Даром для того, чтобы делать что-то хорошее, тогда мне самому внутри становится хорошо. — На лице Ивана появилась совершенно детская счастливая улыбка. — Но когда я делаю людям больно, тогда он словно дает мне сдачи, и мне тоже становится больно. Брат Маттиас говорит, что все нами сделанное нам же и вернется… по-моему, так он говорит.

Он посмотрел на монаха и улыбнулся, и брат Маттиас улыбнулся ему в ответ. Его детская непринужденность была просто-таки заразительна, и я сам почувствовал, что в его обществе мне стало гораздо спокойнее и свободней. В нем не заметно было той мудрости, что я почувствовал в Анне, но Иван, несомненно, жил в каком-то своем мире, совершенно не похожем на мир остальных детей.

— А как тебе здесь? Дружишь с другими детьми? — спросил я.

— Мне тут нравится, потому что они понимают меня больше, чем те, что дома. Но я скучаю по маме.

— А по отцу?

— Мой отец умер еще до того, как я родился. У меня только мама и брат, так что мне скоро домой возвращаться, чтобы они там не оставались одни. Мне хочется научиться пользоваться Даром так, чтобы помогать им.

— А ты знаешь, как это можно делать?