Книга Психология масс - Гюстав Лебон

Глава IV. Избирательная толпа

Избирательная толпа, т. е. те собрания, которые созываются для избрания лиц на известные должности, представляет собой толпу разнородную, но так как действия ее направлены лишь к одной вполне определенной цели — выбору между различными кандидатами, то в ней можно наблюдать проявление лишь некоторых характерных черт, уже описанных нами. Наиболее выдающимися чертами в этой толпе будут также слабая способность к рассуждению, отсутствие критического духа, раздражительность, легковерие и односторонность. В решениях этой толпы легко можно проследить влияние вожаков и роль перечисленных нами выше факторов: утверждения, повторения, обаяния и заразы.

Проследим теперь способы воздействия на избирательную толпу, так как на этом основании мы можем яснее представить себе ее психологию.

Первым условием, которым должен обладать кандидат на выборах, является обаяние. Личное обаяние может быть заменено только обаянием богатства. Даже талант и гений не составляют серьезных условий успеха. Самое главное — это обаяние, т. е. возможность предстать перед избирателями, не возбуждая никаких оспариваний. Если избиратели, большинство которых состоит из рабочих и крестьян, так редко выбирают представителей из своей среды, то лишь потому, что люди, вышедшие из их рядов, не имеют для них никакого обаяния. Если же случайно они выбирают кого-нибудь из своей среды, то это вызывается обыкновенно побочными причинами, желанием помешать какому-нибудь выдающемуся человеку, крупному хозяину рабочих, например, у которого сами избиратели находятся в постоянном подчинении. Поступая так, избиратели получают на время иллюзию власти над тем, кому всегда подчинялись.

Но обаяние не всегда, однако, служит залогом успеха. Избиратель хочет также, чтобы льстили его тщеславию и угождали его вожделениям. Чтобы на него подействовать, надо осыпать его самой нелепой лестью и, не стесняясь, давать ему самые фантастические обещания. Если это рабочий, то надо льстить ему, браня его хозяина; что же касается соперника-кандидата, то надо стараться уничтожить его, распространяя о нем посредством утверждения, повторения и заразы мнение, что он последний из негодяев и что всем известно, как много он совершил преступлений. Незачем, конечно, искать в данном случае чего-нибудь даже похожего на доказательства. Если противник мало знаком с психологией толпы, он станет оправдываться с помощью аргументов, вместо того чтобы отвечать на утверждения противоположными утверждениями, и, конечно, таким образом лишится всяких шансов на успех.

Написанная программа кандидата не должна быть чересчур категоричной, так как противники могут ею воспользоваться и предъявить ему ее впоследствии; но зато словесная программа должна быть самой чрезмерной. Он может обещать без всяких опасений самые важные реформы. Все эти преувеличенные обещания производят сильное впечатление в данную минуту, в будущем же ни к чему не обязывают. В самом деле, избиратель обыкновенно нисколько не старается узнать потом, насколько выбранный им кандидат выполнил обещания, которые, собственно, и вызвали его избрание.

Во всех этих случаях мы можем наблюдать действие тех самых факторов убеждения, о которых мы говорили раньше; мы снова встретимся с этими факторами при обсуждении действия слов и формул, обладающих, как известно, магической силой. Оратор, который умеет пользоваться ими, поведет толпу за собой, куда хочет. Существуют выражения, которые всегда производят одно и то же действие, как бы они ни были избиты. Такой кандидат, который сумел бы отыскать новую формулу, хотя лишенную вполне определенного смысла, но отвечающую самым разнообразным стремлениям толпы, разумеется, может рассчитывать на безусловный успех. Кровавая испанская революция 1873 года была произведена посредством нескольких таких слов, имеющих сложное значение и которые каждый может объяснять по-своему. Один из современных писателей рассказывает следующим образом происхождение этой революции:

«Радикалы пришли к убеждению, что унитарная республика — не что иное, как замаскированная монархия, и кортесы, чтобы доставить им удовольствие, провозгласили единогласно федеральную республику, причем никто из вотировавших не мог бы сказать, что в сущности они вотировали. Но объявленная формула всех восхищала и приводила в восторг. Все думали, что основали на земле царство добродетели и счастья. Один республиканец, которого враг его не захотел величать титулом федералиста, обиделся, точно ему нанесено было смертельное оскорбление. На улицах друг друга приветствовали словами: “Salud у republica federal!” и распевали гимны во славу отсутствия дисциплины и автономии солдата. Чем же на самом деле была эта “федеральная республика”? Одни понимали под этим словом эмансипацию провинций, учреждения, подобные тем, какие существуют в Соединенных Штатах, или децентрализацию администрации; другие же думали об уничтожении всякой власти, о предстоящей великой социальной ликвидации в будущем. Социалисты в Барселоне и Андалузии проповедовали абсолютное господство общин и предполагали создать в Испании десять тысяч независимых муниципальных городов, управляющихся своими собственными законами, и отменить при этом одновременно и армию, и жандармерию. Скоро возмущение распространилось по всем провинциям юга, из одного города в другой, из одной деревни в другую. Как только какая-нибудь община проделывала “prononciamiento”, то первым делом она уничтожала телеграф и железную дорогу, чтобы прервать все свои сношения с соседями и с Мадридом. Не было ни одной самой маленькой деревушки, которая бы не действовала отдельно. Федерализм уступил место самому грубому “кантонализму”, сопровождавшемуся пожарами и убийствами и ознаменовавшемуся кровавыми сатурналиями».

Что касается влияния, которое могли бы иметь рассуждения на ум избирателей, то достаточно прочесть протокол любого избирательного собрания, чтобы составить себе на этот счет вполне определенное мнение. В таком собрании раздаются утверждения, ругательства, иногда доходит дело до тумаков, но никогда не приходится слышать никаких рассуждений; если на время и восстанавливается тишина, то это бывает лишь тогда, когда кто-нибудь из присутствующих со сварливым характером заявит, что он желает предложить кандидату один из тех трудных вопросов, которые всегда приводят в восторг аудиторию. Однако радость оппонентов длится обыкновенно недолго, так как скоро противники их заглушают своим ревом того, кто первый подает голос. Типом всех публичных собраний подобного рода можно считать те, протоколы которых я выбираю здесь из сотни других подобных же протоколов, печатающихся чуть ли не ежедневно в разных газетах:

«Организатор попросил присутствующих выбрать президента, и этого было достаточно, чтобы разразилась гроза. Анархисты бросились вперед, чтобы взять бюро приступом; социалисты же с жаром старались отразить их, толкались, ругали друг друга продажными шпионами и т. д., и в конце концов один из граждан удалился с подбитым глазом.

Наконец кое-как удалось составить бюро среди всеобщего шума, и на трибуне остается компаньон X. Он начинает развивать настоящий обвинительный акт против социалистов, которые прерывают его криками: “Кретин! бандит! каналья!” и т. д. — эпитеты, на которые компаньон X. отвечает изложением теории, изображающей социалистов “идиотами” или “шутами”.