Книга Фату-Хива. Возврат к природе - Тур Хейердал

В один день столько переживаний! Я облегченно вздохнул, когда мы все четверо собрались внизу и направились в деревню. Мысль о нарушенных табу привела наших друзей в такое смятение, что от них можно было ожидать самых нелепых поступков. На каждом шагу им чудились всякие страсти. Табу нарушены

— кары не избежать…

Не очень-то крепко спалось нам в ту ночь на полу лачуги Фаи. Доносился глухой кашель из соседних хижин, слышался лай раздраженных собак, сквозь щели в стене просачивался тошнотворно-сладкий запах копры, и Тиоти вертелся юлой.

Рано утром мы спустились на черный галечный пляж. Пришла пора уезжать. Спустить лодку на воду даже с подветренной стороны острова было делом непростым. Океан никогда не успокаивался совсем. Катящие на запад валы засылали в обход северного мыса лазутчиков в открытую бухту. Здесь возникали длинные ряды бурлящих волн, которые одна за другой разбивались о черную гальку в туче соленых брызг. Полинезийцы маневрировали долбленками в полосе прибоя не хуже, чем европеец маневрирует автомобилем на оживленной улице. Подняв на руках лодку, они выжидали нужный момент и бежали вперед. Мы так и не научились определять подходящую волну. То ли она была пониже других, то ли просвет между нею и следующей был чуть больше.

И вот Тиоти, Лив и я стоим, держа на руках долбленку, и ждем подходящей волны. Слабый пловец, я чувствовал себя далеко не уверенно. Сжимая в руках поперечные жерди, готовые ринуться вперед, мы стояли на береговом валу, куда долетали только брызги. По знаку Тиоти вбежали в пенящуюся воду, вскочили в лодку и начали грести, как одержимые, чтобы перевалить через следующую волну прежде, чем она вздыбится отвесной стеной.

Несколько гребков, и вдруг я увидел нечто такое, что заставило меня живо отложить весло и упасть на четвереньки у ног Тиоти. Из круглого отверстия в дне пироги фонтаном била вода! Чертов пономарь! Когда мы вчера причалили, он вытащил пробку, чтобы вытекла накопившаяся в лодке вода, а сегодня в суматохе забыл закупорить отверстие. Пробка осталась на берегу. Волна за волной подбрасывали нас кверху; Тиоти в одиночку старался направлять нос лодки вразрез накату, чтобы нас не опрокинуло. Работая одним веслом, он уводил долбленку подальше от берега, от коварного прибоя, который норовил завлечь нас в ревущие каскады у скал. Лив схватила черпак — половину скорлупы кокосового ореха — и лихорадочно принялась вычерпывать воду, меж тем как я одной рукой зажимал дыру, другой искал что-нибудь взамен пробки. Пономарь лихорадочно перебрасывал весло с борта на борт.

Лодчонка была наполовину заполнена водой, когда полоса прибоя осталась позади и Тиоти наконец получил возможность отложить весло. Сняв свою соломенную шляпу, он стал ею помогать Лив вычерпывать воду. Тем временем я законопатил дыру пучком кокосового волокна. Опасность миновала, мы мерно покачивались на длинных валах среди открытого, дружелюбного моря. Берег — вот где сосредоточилась угроза, мы все еще слышали, как галька и прибой рычат и ревут, будто разъяренные львы. Прежде я как-то не задумывался над тем, что море всего опаснее и коварнее у берега. А ведь именно эту полосу большинство из нас видит и по ней судит о нраве всего моря в целом.

Я покачал головой, осуждая забывчивость Тиоти. Он встряхнул соломенную шляпу, надел ее на голову и пробормотал в свое оправдание:

— Табу.

Но мы не спешили возвращаться домой. Нам хотелось осмотреть берег дальше на север, вплоть до безлюдной долины Таиокаи. Там, согласно легенде, находилось подземное озеро, которое Фаи называл ВаиПо — «ночная вода». Иностранцы до сих пор даже не слышали об этом озере, а из фатухивцев только двое — Капири и Кеакеа из долины Ханававе — проникли в пещеру и видели теряющуюся во мраке гладь, Снова занавес закрыл величественную сцену Ханававе, и дальше на север мы пошли вдоль сплошной стены, над нами словно нависали небоскребы без окон. Следом, качаясь на валах, на еще меньшей долбленке шел Фаи. Мы задумали, если найдем пещеру, внести его лодку внутрь.

Близился вечер, когда мы достигли цели. Перед нами открылась небольшая долинка Таиокаи. Здесь надо было пристать к берегу, и мы знали, что это не легче, чем отчалить. Когда причаливаешь, тоже следует на почтительном расстоянии ждать надлежащей волны. Снова между нами и сушей рычала галька и ревел прибой. Вспомнилась барабанная дробь, которую исполняют в цирке перед особенно рискованным номером. Мы уповали на опыт Тиоти. Он уже доказал, что умеет справляться с волнами.

Но сегодня у него что-то не ладилось. Невероятно: в решающую минуту, когда мы мчались, будто доска для серфинга, на гребне блестящей водяной стены, весло Тиоти вхолостую промелькнуло в воздухе. Аутриггер, прикрепленный на концах поперечин для устойчивости долбленки, вдруг поднялся из воды. Я успел еще увидеть между задравшимися кверху поперечинами, как Фаи выскакивает на берег и вытаскивает за собой свою лодчонку. В ту же секунду аутриггер описал дугу у нас над головой, долбленка опрокинулась, и мы все трое, очутившись в воде, завертелись мячиками среди каскадов. Возможно, какой-нибудь мастер серфинга лучше совладал бы со стихией, нас же выкатило кубарем на баррикаду из обкатанных морем камней. Несколько секунд пальмы Таиокаи стояли в моих глазах вниз макушками в вихре звездного фейерверка, наконец голова перестала кружиться, и я увидел, как Лив и Тиоти с трудом поднимаются на ноги рядом со мной. Мы отделались синяками и ссадинами. Фаи помог вытащить на гальку опрокинутую долбленку Тиоти; потом мы общими усилиями отнесли обе лодки подальше от воды.

Уже темнело, когда мы принялись выжимать соленую воду из наших пледов. Волны все доставили на берег, даже шляпу Тиоти.

— Табу, — коротко заметил он, надевая ее на голову.

В темноте все попытки проникнуть в заросли оказались тщетными; не помог и керосиновый фонарь, который Фаи привез с собой, чтобы светить в пещере. Поэтому мы разожгли костер на самом верху каменного вала, сооруженного прибоем. Приложили к ссадинам и ушибам кору гибискуса и листья, просушились у костра сами и осторожно, чтобы не спалить, подсушили пледы. Постарались сделать каменное ложе возможно более удобным и уснули на пляже. Если бы не усталость, мы, наверно, и глаз не сомкнули бы.

А среди ночи меня разбудили жалобные крики и сердитые возгласы моих спутников. В первую минуту мне показалось, что из черных зарослей на берег вышел миллион духов и демонов. Я видел только звезды да тлеющие головешки угасающего костра, но со всех сторон доносился стук костей. Что-то холодное царапало мне острыми ногтями шею, ступню, пояс. Я отбрыкнулся одной ногой, но никого не задел. Тогда я начал беспорядочно отбиваться руками, колотя себя там, где меня щипали незримые гости. Задел рукой что-то противное, какие-то суставы и костлявые пальцы с когтями посыпались на меня и скатились на гальку, когда я сел. Каждая кость отдельно продолжала ползать по камням, цепляясь острыми когтями, и все вместе они с жутким сухим стуком норовили снова взобраться на меня.

Судя по тому, что крики остальных я услышал в ту самую секунду, когда костлявые пальцы начали щипать меня, нападение произошло одновременно со всех сторон.

Тиоти несколько раз выкрикнул какое-то имя, которого я никогда раньше не слышал, а Фаи ощупью нашел фонарь и зажег его. Тотчас сон как рукой сняло. Нас окружали сотни белых суставов величиной с куриное яйцо; они передвигались на крючковатых пальцах, напоминая огромных пауков. В свете фонаря я рассмотрел большие, выбеленные солнцем старые раковины, которые присвоил один из самых удивительных представителей ракообразных — рак-отшельник, прячущий в передвижных крепостях свое мягкое брюшко.