Книга Слепой - Вера Петрук

Слухи о приключениях сына Канцлера во Флерии обросли сказочными подробностями и прибавили ему популярности, создав ореол загадочности. Правда, с титулом гранд-лорда пришлось подождать. Канцлер счел подарок императора преждевременным, а Арлинга – пока еще недостойным высокого звания правящих миром. Как ни странно, но младший Регарди ничуть не расстроился. В первый раз ему было все равно. Цели и смыслы жизни, которых у него всегда было слишком много, вдруг стали бледны и неразборчивы.

Вернувшись в школу, он с головой погрузился в учебу, пытаясь отыскать в ней источник, способный утолить его жажду. Но вода знаний была горька и невкусна. Просачиваясь по каплям, она оставляла в голове едва заметный след, который тут же испарялся, уступая место пугающей пустоте. История навевала скуку, философия – тоску, а математика – головную боль. Даже любимое фехтование не приносило былой радости. Когда Арлинг в тренировочном поединке проиграл первокурснику, все решили, что он серьезно болен. Воспользовавшись удобным предлогом, Регарди сбежал из колледжа за месяц до выпускных экзаменов, уединившись в поместье Канцлера под Согдианой, где принялся опустошать винный погреб отца, который достался Элджерону еще от прадеда.

Что было дальше, Арлинг помнил смутно. Ему казалось, что он шагал по веревочному мосту над пропастью, в которой разыгрался страшный буран. Его кидало из стороны в сторону, а мимо проносились знакомые и не очень лица – Даррена, отца, Холгера, лордов и лордиков, а также Терезы Монтеро, которая стала слишком часто появляться в поместье Канцлера. Впрочем, младшему Регарди она не мешала. Он усиленно искал ответ на главный вопрос, который мучил его последние несколько месяцев – почему мир вдруг превратился в странное подобие былой жизни, утратив яркость красок, четкость границ и вкус наслаждений.

Лакей устал тащить его и опустил на мягкую поверхность, которая оказалась диваном. Он был растерян и не знал, что делать дальше с напившимся гостем.

Что делать дальше не знал и Арлинг, так как совершенно не представлял, где находился. Вокруг порхали наряженные дамы со странными прическами в виде лесных крон и клумб, торжественно вышагивали кавалеры в давно вышедших из моды камзолах, суетились слуги, разнося искрящиеся бокалы, в которых, по мнению Регарди, было слишком много пузырьков и мало веселья.

«Твоя звезда сейчас упадет», – подумал Арлинг, и сполз на пол. Его неудержимо тянуло испачкать белый атлас дивана содержимым желудка. Регарди протянул руку к резному подлокотнику, чтобы подняться, когда ярко-синий кружевной манжет, расшитый черным жемчугом, привлек его внимание. Им оказался рукав его камзола. И зачем он так вырядился? Впрочем, если в ближайшее время не найти свежий воздух, все остальное потеряет значение.

Словно в ответ на его мысли, кто-то снова подхватил его и попытался поднять на ноги. С равным успехом можно было пытаться поставить на ребро диванный пуфик. Он все равно валился на бок. Выругавшись, Даррен – а это оказался именно он – ухватил Арлинга за пояс и поволок на балкон. Регарди еще издали заметил мельтешащие звезды и принялся подбадривать друга, не желая, чтобы его бросили на очередную тахту.

Облокотив Арлинга о перила, Даррен задумчиво достал трубку и принялся неспешно ее набивать, изредка кидая на друга взгляды упрека из-под угольно-черной челки, остриженной по последней согдианской моде. Монтеро был трезв, как стеклышко.

Оба молчали. Арлинг боялся открыть рот, потому что не хотел расставаться с плескавшимся в желудке вином, пусть и мерзким на вкус, но успешно выполняющим свою роль по освобождению головы от ненужных мыслей. Даррен же был молчуном по природе.

Перегнувшись вниз, Регарди принялся разглядывать темнеющие кусты, думая о Монтеро. У сына Канцлера было много друзей, но настоящий – только один. И хотя Даррен был старше на несколько лет и не походил на него ни внешностью, ни характером, Арлингу часто казалось, что он видел в Монтеро своего близнеца. Оба родились в один месяц, рано потеряли матерей и воспитывались целым штатом прислуги, с той разницей, что у Регарди нянек было немного больше. С самого детства у них было все – знатное происхождение, богатство и неограниченные возможности. Первая и единственная трудность, с которой они столкнулись, перестав быть детьми, заключалась в слишком широком выборе, который предлагала им жизнь. И хотя Арлинг рос в окружении многих детей из знатных родов, с Дарреном его породнило чувство поиска особой, иной цели, которое не давало обоим ни минуты покоя. Им нравились одни и те же музыка, книги и оружие, а лошади были их общей страстью – оба владели ценными породами, которых выставляли на скачки. Монтеро, как и Арлинг, симпатизировал наследному принцу Дваро и недолюбливал старых гранд-лордов. Оба были заядлыми дуэлянтами и пользовались дурной репутацией задир и растлителей юных дев. Регарди твердо знал, что без Даррена его жизнь была бы неполной.

– Где мы? – спросил Арлинг, с трудом собравшись с мыслями.

– В Грандопаксе, – лениво протянул Монтеро, выпуская колечки дыма в звездное небо. – В урочище древних богов и лесных великанов, на краю которого поселились люди.

Регарди пристально вгляделся в кромешную тьму за перилами балкона, но смог разглядеть только светлячков, приманенных яркими огнями окон.

– И что мы здесь делаем, в урочище? – уточнил он, тщательно пытаясь вспомнить, что произошло за минувшие сутки. Возможно, одной выпивкой тут не обошлось. И, возможно, Монтеро курил сейчас отнюдь не табак.

– Представляем твою семью на дне рождения дальних родственников, – ответил Даррен, ухмыльнувшись на злой взгляд Регарди.

Появление ночного ветра Арлинг встретил с благодарностью. Его свежесть благотворно влияла на больную голову, выдувая из нее хмель и агрессию. А ведь так хотелось дать Монтеро по уху.

– День рождения дядюшки Гундакса?

– Ага. Передаем поздравления Канцлера наместнику самой северной и никому не нужной провинции великой Империи.

– Точно, – Арлинг кивнул, довольный, что вечер обрел какой-то смысл. В голове стали просыпаться воспоминания. Тем временем, Даррена потянуло на философию. Такое с ним случалось редко, и Регарди прислушался.

– Не понимаю я этого Гундакса. Имея в двоюродных братьях самого Элджерона, зачем сидеть в пропахшей смолой и пушниной крепости? Здесь все смердит этими туманами с болот. Сколько они их уже осушают? Не меньше полувека. Да и то, что мы видели на местных улицах, не воодушевляет. Такого даже в дикой Ерифрее не встретишь. Недаром говорят, что Согдария начала гнить с этих мест.

Арлинг прыснул от смеха, но от комментариев воздержался. Если что, то гнила Империя по всем правилам – с головы. В Согдиане этот процесс начался едва ли не с первых Гедеонов. Неужели бывалого Даррена смутил старик-шаман, зачем-то брызнувший на него кровью убитой крысы, когда они въезжали в крепость?

Желая подбодрить друга, Регарди решил спеть. Настроение у него было подходящее – легкое, смешливое и какое-то мыльное; словно невесомый пузырь пены приземлился ему на голову и теперь заправлял всеми его делами и мыслями. Но из репертуара на ум приходили только военные марши, которые они с усердием учили в школе. Арлинг задумался, размышляя, будет ли Монтеро рад услышать строевой марш драганов, но вдруг понял, что Даррен ему что-то рассказывает.