Книга Трубка Шерлока Холмса - Джун Томсон

Дмитрий молча выслушал графа, объяснявшего, в чем заключается мое предложение, и сказал: «Ему понадобятся документы, ваше сиятельство».

«И одежда, – вставил я. – У меня нет ничего подходящего».

«Это можно устроить?» – спросил граф с беспокойством.

Дмитрий пожал плечами, как будто дело было совсем простым: «Конечно. Я позабочусь о том, чтобы через двадцать четыре часа достать все необходимое».

Он сдержал слово и на следующий день прибыл ко мне на Монтегю-стрит с документом, который вы держите в руках, Уотсон, удостоверяющим, что я Миша Осинский. Он также принес с собой самые дорогие для Миши вещи: фотографию старой крестьянки, его матери, и маленькую фамильную иконку, с которой несчастный молодой человек не расстается. В потрепанном ковровом саквояже лежала одежда. А еще незаменимый Дмитрий сочинил мне биографию, которую излагал, пока я примерял свой новый наряд.

Я родом из далекой деревни на Урале (это место выбрали, поскольку никто из эмигрантов на Стэнли-стрит не происходил оттуда). Глухонемой и, подобно многим русским крестьянам, неграмотный. (Таким образом, никто не смог бы общаться со мной даже письменно.)

Моя мать, Любовь Осинская, была вдовой, но до замужества состояла в услужении у помещика, который по-отечески относился к ее семье. Именно он оплатил проезд в Англию мне и моей матушке. Нигилисты использовали меня в качестве курьера, и наш благодетель – такой же добрый и либеральный, как граф Николай Плеханович, – опасался, как бы это не стало известно властям.

К несчастью (в этом месте лицо Дмитрия приняло трагическое выражение, словно он уверовал в собственную выдумку), во время путешествия моя мать скончалась от лихорадки. Я прибыл в Лондон один, умирающий с голоду и напуганный, и какие-то доброхотные русские эмигранты отвели меня к графу в Кенсингтоне. Плеханович, тронутый моим несчастьем, согласился приютить меня в доме на Стэнли-стрит.

Пока Дмитрий все это рассказывал, я продолжал переодеваться и, слушая его печальную историю, невольно входил в роль Миши: плечи мои опустились, руки безвольно повисли. Когда он закончил и мы взглянули на мое отражение в зеркале, то не знали, плакать или смеяться над этой жалкой фигурой.

Как показали дальнейшие события, трагикомический элемент проходил красной нитью через все это дело. Другой особенностью была смена обличий. Думаю, мой друг, можно без преувеличения сказать, что никогда ни до, ни после я не занимался расследованием, в котором было бы так много вымышленных имен и переодеваний.

В тот день наша с Дмитрием встреча скоро перешла в фарс. Чтобы сделать оправданным мое пребывание на Стэнли-стрит, было решено, что я стану выполнять какую-нибудь работу по дому.

Я вижу, вы улыбаетесь, Уотсон, при одной мысли об этом. Признаюсь, тут есть забавная сторона, поскольку я самый недомовитый человек на свете. Однако установленные мне обязанности были просты и не выходили за рамки моих ограниченных возможностей.

Дмитрий с энтузиазмом взялся обучать меня новой роли, произнося слова «метла» и «дрова», которые глухонемой, разумеется, не мог слышать. При этом его «кожаное» лицо так смешно кривилось и он сопровождал слова такой комичной пантомимой, что я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Я не мог этого себе позволить, поскольку веселье не вязалось с образом Миши, недалекого крестьянина, трогательно старающегося всем угодить.

Несравненный Дмитрий также снабдил меня списком жильцов и кратким досье на каждого, так что я мог ознакомиться с их именами и биографиями, прежде чем встретиться с ними самими.

Их было четырнадцать, и я не стану утомлять вас, рассказывая о каждом. Пока достаточно сказать, что больше всех меня заинтересовал Владимир Васильченко, которого полиция заподозрила, а затем исключила из дела, поскольку грузчик с рынка, Моффет, не опознал русского.

Когда я спросил Дмитрия, какого он мнения об этом человеке, управляющий графа лишь красноречиво пожал плечами и ответил:

– Свидетель мог ошибиться.

Невозможно было понять, что он имеет в виду – что Моффет ошибся, не узнав Васильченко, или же неправильно описал человека, которого видел возле дома.

Согласно документам Васильченко был лицом благонамеренным – студент Московского университета, изучающий литературу, у которого никогда не возникало неприятностей с царскими властями.

На следующее утро я, в одежде Миши Осинского, со скудными пожитками в ковровом саквояже, был доставлен Дмитрием Соколовым в кэбе в дом на Стэнли-стрит и представлен жильцам.

II

– Вам знакома Стэнли-стрит, Уотсон, и район, в котором она расположена? Думаю, вряд ли. Та часть Лондона не особенно привлекательна для случайного прохожего.

Стэнли-стрит – длинная улица с убогими лавками и домами между Майл-Энд-роуд и Уайтчепел-роуд на севере, а также Коммершл-роуд на юге. Она проходит через ту часть Ист-Энда, что известна своими доходными домами, меблированными комнатами, дешевыми погребками и пивными, а также многочисленными проститутками, которые занимаются здесь своим унизительным ремеслом, предлагая себя за несколько пенсов.

Граф Николай сказал, что мы, англичане, счастливая нация. Возможно, он прав. Но, мой дорогой Уотсон, в это трудно было поверить во время того нашего путешествия, когда я видел на каждом шагу нищету и убожество.

Если на земле существует ад, то он, несомненно, там, где обитают эти босоногие детишки и умирающие с голоду нищие, где в одной комнате ютятся более десяти мужчин и женщин, а бездомные ночуют на пороге. Там бродят по улицам ватаги сорванцов, как стаи бродячих собак, и воруют, чтобы добыть себе пропитание, а ночью спят под тележкой уличного торговца или на куче тряпья.

И все же в этом месте царило какое-то ужасное оживление, подобное копошению личинок, кишащих в разлагающемся трупе. Днем и ночью обитатели этих мест толпились на тротуарах и собирались в канавах, и воздух звенел от их воплей, визга и проклятий. А также от смеха – да-да, среди этой кучи человеческих отбросов слышались смех и пение.

Как я сказал вначале, в этом деле сочетались трагическое и смешное, и то же самое я наблюдал вокруг. Пьяные женщины скандалили возле пивной, а в нескольких шагах от них ватага детишек танцевала и хлопала в ладоши под мелодию шарманщика.

В доме на Стэнли-роуд жили такой же убогой жизнью, но тут было хотя бы чисто. На нескольких этажах этого высокого мрачного здания разместились жильцы. Они пользовались редкой для той части Лондона привилегией – квартировали в отдельных комнатах. Правда, тамошняя обстановка отличалась крайней скудностью: почти ничего, кроме койки и шкафа, в котором постояльцы держали свое скудное имущество.

Главным местом в доме была кухня, располагавшаяся в полуподвальном помещении. Здесь жильцы собирались за одним столом у постоянно кипевшего самовара, а вечерами любили посидеть у печки. Именно здесь им представил меня Дмитрий.

Было бы крайне нудно описывать их всех по очереди. Достаточно сказать, что любопытными – в силу различных причин – мне показались четверо. Одним из них, конечно, был Владимир Васильченко, высокий бородач с копной буйных черных волос и внешностью разбойника. Если бы кто-нибудь пожелал описать классического русского революционера, то лучше всего ему было взять за образец Владимира.