Книга Большая стрелка - Илья Рясной

И вот новая вводная от начальника отдела:

— Сотрудница американского посольства получает пакет с документами от лица Н. Задача — сыграть пьяного грабителя, отобрать пакет. Только прошу учесть — ее характеризуют как мастера восточных единоборств, у-шу. Так что задача может оказаться нелегкой. Мартынов?

— Есть, — отвечает тот.

Мартынов — фанат единоборств, мечтает служить в секретном тогда спецподразделении «Альфа», у самого Карпова, человека с непоколебимым авторитетом — все знали, что он собственноручно пристрелил Амина при штурме дворца. Поэтому Мартынов с утра до вечера качается в спортзале и всячески подбивает клинья для перехода туда. Он знает, что у-шу — система серьезная и одолеть мастера в нем очень трудно, даже если это женщина. Готовится тщательно, отрабатывает каждое движение… Результат оказывается потрясающим. Подходит к американке, изображая пьяного, бьет мастера у-шу и отправляет ее с одного удара в реанимацию.

Эх, Васька, Васька. Он погиб позже. В Буденновске. При штурме захваченной Басаевым и его головорезами больницы. Командир группы перед штурмом сказал:

— Это не антитеррористическая акция. Завтра мы идем на смерть, и большинство стоящих здесь погибнут. Тот, кто к смерти не готов, может выйти из строя. Никаких претензий к ним не будет.

Из строя не вышел ни один человек. А на следующий день был штурм. И бойцы шли по пристрелянному открытому пространству, где невозможно было скрыться от сыплющихся пуль, и по ним били со всех окон из гранатометов, автоматов, крупнокалиберных пулеметов. По всей военной науке шансов у «альфовцев» не было. Но они прошли. И преодолели открытое пространство, где безраздельно правила смерть. И сделали невозможное — разминировали первый этаж, уничтожили пятьдесят басаевцев, готовы были идти дальше, но оказались привычно проданы политиканами, затеявшими переговоры с кровососами. Вася Мартынов и еще трое погибших «альфовцев» были из тех, кто знает цену слова «надо», они знали, что больше это делать некому, и закрыли пробоины в днище российского корабля своими телами. И Никита Гурьянов часто вспоминал его. Вспоминал и других, очень многих, кто стоил того, чтобы их поминали и пили за них за столом третий тост.

Через два года работы в наружке Гурьянову сделали предложение, от которого невозможно отказаться.

На спокойного, неторопливого, но преображавшегося на ринге и превращавшегося в необычайно эффективную боевую машину Никиту Гурьянова психолог отряда «Буран» обратил внимание, еще когда тот был на четвертом курсе ВШК. С первого взгляда Никита идеально психофизически подходил для оперативно-боевого отдела «Бурана». У него был необычайно устойчивый, сильный тип нервной системы — таким рекомендуется быть летчиками-испытателями и спецназовцами. Конечно, они не лишены страха, и в момент опасности сердце у них отчаянно барабанит в груди, гонит адреналин, но страх никогда не подавляет их. И они делают всегда именно то, что требует ситуация.

За Никитой Гурьяновым присматривали, как он покажет себя. И наконец решили — парень подходит. Прекрасное знание двух иностранных языков, красный диплом, отменные боевые качества. И верность делу, которому присягал. Выбирали на эту службу лучших. И Гурьянов был этим самым лучшим.

— Да, наверное, Лена была права, — задумчиво произнесла Вика, глядя на Гурьянова. — Вы из тех людей, которые могут все. Но…

— Но не имеют «Мерседеса-пятьсот», счета в банке и виллы на Гавайях, — сказал грустно Гурьянов.

Вика ничего не ответила. Обвела глазами комнату и кивнула на гитару:

— Ваша?

— Нет. У меня другая. Постарше раз в пять.

— Вы поете?

— Немного.

— Люблю бардовские песни. Это не Филя Киркоров. Споете?

— Попробуем.

В Латинской Америке восхищенные партизаны смотрели, как русский перебирает становящимися вдруг чуткими пальцами струны, и на волю вырывается испанская зажигательная музыка. И пел Гурьянов прекрасно — баритон эстрадный, мог бы спокойно выступать на сцене получше большинства кумиров. Сам сочинял песни, и позже их исполняли другие, две из них попали на пластинки «Мелодии Афгана». И гимн отряда «Буран» тоже сочинил он.

Гурьянов спел «Гори, гори, моя звезда». Вика восхищенно захлопала в ладоши.

— Никита, вы не похожи на Терминатора, — неожиданно сказала она.

— А на кого похож?

— На крепкого русского мужика. Таких уже почти не делают в наше время.

— А кого делают?

— Голубых. Или счетчиков долларов в инофирмах. Еще делают наркоманов. Компьютерных болванов. А крепких, обаятельных, надежных мужиков — тут секрет утерян.

— Делают. Только жить нам не дают, крепким русским мужикам…

— Спойте еще.

Он спел белогвардейскую песню:

Все теперь против нас,

Будто мы и креста не носили,

Будто аспиды мы басурманской крови.

Даже места нам нет

В ошалевшей от крови России.

И господь нас не слышит,

Зови не зови…

Вика помолчала задумчиво, а потом поинтересовалась:

— Никита, а почему вы пришли тогда ко мне?

— Задать вопросы.

— Но почему ко мне?

— Были причины.

— Вообще, что вы хотите?

— Найти убийц.

— А дальше? Я знаю, что бандитов больше прощают, чем судят. Судят чаще они сами.

— Не так страшен черт, как его малюют.

— Еще страшнее, Никита, — она с тоской и болью посмотрела на него.

Повинуясь неожиданному порыву, он отложил гитару и обнял девушку. И вспомнил, как целовал ее в машине, предварительно почти лишив сознания. Воспоминание было острым. И он снова поцеловал ее. На этот раз осторожно, готовый тут же отступить. Но она вдруг, тоже неожиданно для себя, ответила на этот поцелуй.

Тут послышался условный звонок в дверь. Потом дверь открылась.

— Здорово, беженцы, — сказал Влад, заходя в комнату и кидая на кресло сумку. — Переговорим? — Он поманил полковника в другую комнату — Вике не обязательно присутствовать при их совещаниях.

— Ну, что узнал? — Гурьянов плотно прикрыл дверь.

— Не много. По сводкам происшествий, стрельба у Викиного дома значится. Выезжала оперативная группа. Произвели осмотр места происшествия. Все как положено… Свидетели утверждают, что после перестрелки двое бандитов погрузили двоих своих бесчувственных корешей к себе в машину и скрылись.

— И сейчас одного из них закопали.

— Видимо. Но смерть никто не зафиксировал.