Книга Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945 - Вольфганг Отт

— Вы арестованы. При попытке к бегству — стреляю.

Солдаты встали с обеих сторон и увели Тайхмана.

Его отвезли в помещение патрульной службы и заперли в одиночной камере. По соседству с ней располагалось караульное помещение; он слышал разговоры солдат, игравших в карты. Один из них, выигравший большой шлем, вел себя вызывающе. Тайхман задремал. «Я пьян, всемогущий Боже, я еще ни разу так не надирался». Он знал, что снова обманывает самого себя, но продолжал бормотать эти слова. Впрочем, один раз в жизни надо напиться до такого состояния. Это совершенно необходимо. Это неизбежно…

Вдруг он проснулся. В соседней комнате была Дора — он узнал ее голос, но не мог до конца разобрать слов. Потом он услыхал, как она сказала:

— Этот человек не виновен. Он не сделал ничего плохого. Поверьте мне, прошу вас. Я полицию не вызывала.

— Но ведь вы звали на помощь?

— Нет, я этого не помню.

— Но ведь он вас бил.

— Это мое дело. Я не просила никого помогать мне.

Тайхман услыхал, как один солдат сказал другому:

— Я знаю таких женщин. Они от этого балдеют.

— Мне безразлично, что вы обо мне думаете. Но вы должны его выпустить. Он ни в чем не виноват.

— Вы хотите, чтобы он вернулся к вам?

— Нет. Он пойдет прямо на свой корабль. Я за него ручаюсь.

— Ваше поручительство для нас ничего не значит.

Кто-то отодвинул стул, и Тайхман не уловил, что ответила Дора. Потом он услышал, как кто-то разговаривает по телефону. Чуть позже дверь открылась, ему в лицо ударил свет фонаря.

— Эй, просыпайся.

Его отвели в караулку. Солдаты отдали ему расчетную книжку, и один из них посоветовал держаться подальше от женщин такого сорта.

Он выбежал из участка и понесся по улице. Она не могла за такое короткое время уйти далеко. Но он не догнал Дору — ее поглотила земля. Может быть, она прячется где-нибудь в темной подворотне и смотрит, как он бегает туда-сюда…

В порт он вернулся самой короткой дорогой.

Глава 6

Флотилия отправилась на траление. И в одну из следующих ночей им довелось узнать — всему экипажу «Альбатроса», и даже тем, кто был ранен или убит, — что смерть — это ничто по сравнению с тем, что доведется испытать перед нею.

Они обнаружили, что сама смерть во время войны легка и незаметна. Главное — как ты умрешь, в каком виде явится к тебе смерть и, что самое важное, — заберет ли она свою жертву сразу же или подвергнет ее мучительным пыткам и только потом смилостивится и унесет. Они поняли, что у смерти садистские наклонности.

Тральщик номер 4 подорвался на мине. Это случилось в сумерках, когда видимость составляла всего шестьдесят метров. «Альбатрос», шедший слева от него, сразу же остановился. Взрывная волна оказалась не очень сильной — корабль ощутил только короткий, тяжелый, сухой толчок. Номер 4 поднял черный шар в знак того, что потерял способность к передвижению. Тайхмана поразила обыденность, с которой был подан сигнал бедствия. Он слышал, как командир подорвавшегося тральщика спокойным голосом, неторопливо выкрикивал команды.

Пару раз, правда, до его уха донеслись крики, но Тайхман решил, что это командир повысил голос, чтобы привести в чувство потерявших самообладание. Командир наблюдал, как моряки отвязывают спасательные плоты и бросают их в воду, потом велел команде покинуть корабль. К тому времени крики были слышны уже совершенно отчетливо.

— Помощь нужна? — крикнул Паули.

Ответа не последовало.

— Надо спустить спасательные шлюпки, — услыхал Тайхман голос старпома; он говорил спокойно, но настойчиво. — Тральщик номер 4 затонул.

Тайхман, стоявший вахту вместе со Штюве, взял у него бинокль. Он поднес его к глазам и ничего не увидел. От тральщика номер 4 ничего не осталось.

— Они спустили плоты, — сказал Штюве, — и эти плоты забиты до отказа.

— Но они ведь совсем небольшие.

— Ну да, а механиков и кочегаров, должно быть, убило взрывом мины. Они, бедняги, всегда погибают самыми первыми.

— Если, конечно, в корабль не попадет авиабомба.

— Ты прав.

«Альбатрос» медленно приближался к плотам.

— Чего это они так кричат? Мы же их видим.

— Черт его знает.

На мостике загорелся прожектор и осветил два плота — его луч попеременно переходил от одного к другому. И каждый раз, когда уцелевшие моряки попадали в свет прожектора, они, казалось, начинали кричать громче. «Может быть, их ослепляет свет», — подумал Тайхман. Плоты со всех сторон окружали головы тех, кому не хватило места, отчего создавалось впечатление, что за столом взрослых сидят маленькие дети, чьи головы с трудом достают до его края; когда же через плот перекатывались волны, казалось, что стол у них забрали.

Теперь уже не могло быть сомнений: люди, оказавшиеся в воде, вопили от боли. Не все, но большинство. Сначала Тайхману показалось, что они кричат друг на друга. Но потом он увидел, что им было отчего вопить.

Кричащих моряков уложили на палубу, но они не могли лежать спокойно. Они метались из стороны в сторону, били кулаками по палубе или по своим товарищам; они лупили друг друга или бились головой о палубу, и пустые штанины их брюк мотались по ней справа налево и слева направо, словно швабры, оставлявшие мокрые полосы.

Это были кровавые полосы. При этом раненые все время кричали. Они испускали истошные вопли, от которых кровь стыла в жилах. Каждый вопль звучал так, будто это был самый последний крик, как будто на него ушло последнее, отчаянное, угасающее усилие. Но на самом деле он не был последним — раненые все кричали и кричали. Они не могли охрипнуть, голоса их не срывались. В этих воплях было что-то чудовищное; трудно было поверить, что человек может кричать так громко, не порвав голосовых связок.

Матросы «Альбатроса» собрались вокруг спасенных. Старшина, прошедший ускоренные медицинские курсы, стал оказывать им первую помощь. Несколько матросов принялись ему помогать.

Но изувеченным морякам уже ничто не могло помочь. Когда старшина разрезал штанины их брюк, все увидели, что у этих кричащих мужчин, которых с трудом могли удержать на месте два матроса, есть ноги, но они стали в два раза короче. Их ступни располагались там, где должны были быть колени. Взрывной волной нижняя часть ноги была вдвинута в верхнюю, и берцовая кость оказалась рядом с бедренной.

Моряки с «Альбатроса» стояли вокруг и смотрели. Они видели, как матрос и младший лейтенант — единственный офицер среди кричащих — вцепились друг другу в лицо зубами, когда корабль накренился на левый борт, а когда он покатился вправо, их зубы вырвали куски плоти, и они снова закричали. Они видели, как матрос вдавил большой палец в глаз другого матроса — палец вошел в глазницу, и глаз вытек. Они видели, как один из матросов изо всей силы ударился головой о палубу, но продолжал кричать, ибо смерть не пришла. Другой матрос ползал по кругу, его левая нога выпала из штанины и осталась лежать на палубе, он продолжал ползать и, добравшись до места, где валялась его нога, отшвырнул ее, словно кусок дерева, загородивший ему путь. Еще один матрос, совсем молоденький парнишка, бедренные кости которого вышли из суставов и вонзились в кишки, сжимал руками голову, словно боясь, что она разорвется.