Книга Давай попробуем вместе - Елена Гайворонская

Мы учили их тому, что не преподают ни в школе, ни даже в армии, – науке выживания: как определить щелчок снайперской винтовки, как установить растяжку, как укрыться от пуль по обочинам ровной дороги, как окопаться ложкой или консервной банкой, как с гранатами наперевес врываться в укрытие противника… Старались, как могли, прикрыть на «передке», пока они еще не понюхали пороха. Но многим это все равно не помогло: однажды из особо горячей схватки не вернулось больше половины.

– Золотое правило войны: никогда не ссорьтесь со своими. Иначе всем нам конец. – Это уже говорил я. Кирилл недавно отбыл в Москву – истек срок его «командировочки». Война для него закончилась.

На смену коварному летнему солнцу пришли унылые, бесконечные холодные дожди. Легко раненная в моем первом бою нога натерлась, болела с каждым днем все сильнее, а вскоре начала гноиться. Я обрабатывал ее спиртом, перевязывал. Но щиколотка все равно распухла, чертова нога с трудом влезала в ботинок, а каждый шаг отдавал саднящей болью.

– С головой не дружишь? – возмущался Денис. – Гангрену схлопочешь, без ноги останешься. Иди к врачу.

Я и вправду пошел, но подозрительный док в очках в золоченой оправе, видимо углядев во мне потенциального дезертира, с садистской ухмылкой прочистил рану, да так, что я едва сдерживался, чтобы не взвыть от боли, дав себе клятву больше никогда не подходить к санпалат-ке ближе чем на расстояние выстрела «Града». Напоследок добрый доктор Франкенштейн засандалил пару уколов и сказал: «Свободен».

А вскоре война закончилась и для нашего комбата Василия. Но не так, как для Кирилла: в только что зачищенном селе во время трапезы его сразила пуля снайпера. Только что мы приняли наспех сооруженную импровизированную баньку, закатили пир из «гуманитарки» и заты-ренного где-то одним пронырливым малым гуся. И нам тогда казалось, что конец действительно близок… С нами сидел и Василий, шутил, смеялся, тщательно облизывая миску, как вдруг поперхнулся, дернулся, захрипел, широко раскрыв рот, и упал лицом в остывающую золу костерка. Вот тогда-то я испытал настоящий шок – слишком уж короток был переход от иллюзии покоя к разрушительности настоящего – и одновременно жгучий прилив поглощающей разум ненависти. Мы привыкли к смерти, к ее ежедневной жатве, и любой из нас, как бы ни противился, в глубине души был готов принять ее как неизбежное. Но по-солдатски, в бою, а не от трусливой пули укрывшегося наемника. Особенно Василий. Прошедший с нами все круги земного ада, ставший для каждого больше чем офицером… Это было слишком несправедливо.

Мы тотчас бросились на поиски снайпера. И нашли. Дородную бабу, хохлушку лет сорока. На ее по-мужски кряжистой шее болтался золотой крестик и еще какие-то обереги на шнурках и цепочках. Тогда я впервые ударил женщину. Мы все били. Для нас она уже не была представительницей прекрасной половины человечества. По крайней мере, ни у одного из нескольких десятков мужиков не возникло мысли об использовании ее в этом качестве. Мы били ее за Василия. За каждого из нас. За то, что нас пригнали сюда и заставили убивать, а ее никто не заставлял – она пришла сама, продав и предав и нас, и всю природу человеческую, в коей только самки избраны хранить мирное тепло, растить потомство, удерживая от полного безумия взбесившихся, пораженных слепым вирусом самоуничтожения самцов. Она уже поняла, что обречена, и ни о чем не просила, не поднимала глаз, только стонала тише и тише.

Впрочем, для меня это до сих пор остается одним из самых гнусных воспоминаний.

А потом из Центра к нам прибыл новый комбат, капитан Харченков – «товарищ X.».

Новый командир оказался трусом и отменной сволочью. При одном лишь слове «передок» его редкие волосенки вставали дыбом, аж приподнимая фуражку. До сих пор для меня остается загадкой, как и перед кем провинился X. настолько, что умудрился угодить туда. Если до тех пор он где и воевал, то, скорее всего, с женой на кухне. Потому военную науку капитан постигал самостоятельно, но с минимальным риском для собственной задницы. На все вылазки он норовил отправлять новобранцев, потому что те послушно исполняли любой приказ, даже самый идиотский. Машины в колонне расставлял так, будто хотел сделать максимально приятное возможной засаде. Солдаты для него были лишь ступеньками в военной карьере. Истекут три месяца, вернется товарищ X. в штаб, поставит отметку «присутствия в горячей" точке», получит повышение и, соответственно, – недостающие льготы, привилегии. Герой… Однажды после бездарной операции, когда на пятьсот «чехов» бросили, не дождавшись помощи, горстку наших ребят, «двухсотых» вывозили штабелями. Информация просочилась в прессу, к нам тогда пожаловали даже из военпрокуратуры. Но, как водится, война списала все потери.

Очередной неожиданностью стал внезапный отъезд в Москву Огурца. Он обещал скоро вернуться, но больше мы его не видели. Поползли слухи. Как всегда, нашлись свидетели огурцов-ской гибели, пленения и даже дезертирства. Но известия приходят порой, откуда меньше всего ожидаешь. В наш лагерь невесть каким ветром занесло прессу. Не бывалых, обстрелянных журналистов, а молодняк, пригибавшийся от каждого шороха. Они задавали дурацкие вопросы, типа вкусно ли нас кормят или заводим ли мы – романы с местными девушками. На последний один из наших, не выдержав, сострил, что, разумеется, и не только с девушками. А зачем же еще сюда приезжать? Но, увидев, что членкор принялся добросовестно записывать, благоразумно поспешил объяснить, что это всего лишь шутка. Грубый солдатский юмор.

Словом, за пару часов мы устали от прессы хуже, чем от двух дней переходов. А когда Дениса попросили помыть машину, чтобы попозировать на фоне, флегматичный шофер сплюнул и отправил их в долгое и опасное путешествие на эротический фронт. После чего заметил, что ни за какие коврижки не согласился бы быть знаменитостью. Но нет худа без добра. За нехитрым военно-полевым обедом после полета свежезавезен-ной «топазушки» «за мир во всем мире» от разомлевших и заметно похрабревших папарацци мы с изумлением услышали, что молодой неизвестный журналист Александр Огурцов опубликовал в «Новой версии» довольно жесткую статью о войне, приводя сведения, идущие вразрез с некоторыми официальными. После чего моментально попал в «черный список», означавший: «Не пропускать в зону боевых действий ни под каким предлогом». Получив эту новость, мы с Денисом принялись обниматься, горлопаня так, что в горах наверняка сошла лавина:

– Он жив! Жив наш Огурец, мать его за ногу!

– Я знал, что он выкарабкается, сукин сын! – возбужденно орал Денис. – Он же блаженный, а таким всегда везет!

И, откупорив и залпом осушив еще по одной, мы заскакали, закружились в диком танце. Узнав причину, к нам постепенно присоединялись остальные. Со стороны это могло выглядеть банальной пьянкой. Но на деле мы праздновали очередную победу жизни над смертью. В стороне оставались лишь товарищ X. да растерянные журналисты возле немытого «Урала».

Тем утром мы совершали очередной переход, медленно, но верно пододвигаясь к Грозному, как вдруг «Урал», который вел Денис, дернулся, заворчал, словно усталый зверь, и заглох.

– В чем дело?! – заорал примчавшийся Хар-ченков. Это была одна из его маленьких приятных особенностей: даже на «очке» товарищ X. разговаривал так, словно командовал парадом.