Книга Преступление в двух сериях - Марина Серова

— Да, и пробудет сколько угодно. Позвоните, когда освободитесь, хорошо?

— Разумеется. — И я, положив трубку, отправилась в дом Ручина.

Думаю, я не долго задержусь в ручинской квартире. Обыск я там уже производила, и сегодня лишь на всякий случай присмотрюсь к жилищу гениального техника получше да заберу свои записывающие устройства. Может быть, услышу на них что-либо интересное. Даже если на них ничего стоящего для расследования нет, забрать их надо. Не бросать же моих дорогих «жучков». Да и жаль расставаться с довольно дорогими, в денежном отношении, механизмами. В конце концов, деньги я не печатаю, и без необходимости дарить кому бы то ни было технические «примочки» совершенно не хочется.

Честно говоря, выходить из тепла квартиры на промозглый ветер, несущий колючие снежинки, дело не самое приятное. Но бывает и хуже. К тому же нетерпеливое желание разобраться наконец с делом о похищении чертежей и убийстве Шолонского гнало меня, заставляя не обращать внимания на погоду и природу. Мне действительно хотелось отработать свой гонорар и заодно удовлетворить любопытство, доказав попутно еще и то, что сыщик я и в самом деле выше всяческих похвал.

Но была и еще одна причина — мне, прожженной и циничной Тане Ивановой, жаль Шолонского. Этот мужчина при самой первой встрече затронул какие-то потаенные струнки в моей душе. Задел за живое устало-насмешливым взглядом своих невероятно красивых и выразительных глаз. И я хотела понять — кому понадобилась смерть Глеба Денисовича Шолонского? Кому помешал процветающий бизнесмен с удивительными глазами и аристократичными чертами лица? То, что убийство каким-либо образом связано с хищением чертежей, я для себя уже доказала. Иначе как бы выманили Шолонского из офиса?

Глава 9

Лестница оказалась и не такой уж страшной, как в первое посещение квартиры Ручина. И я без каких бы то ни было физических повреждений достигла его этажа, никого при этом не встретив, что внушило мне оптимизм.

Эффектная дверь ручинской квартиры вновь поразила меня странным контрастом с общим антуражем лестничной площадки. Черные подпалины на светлом лакированном дереве, блестящая новенькая ручка и… исписанные нецензурными словами, изрисованные стены с облупившейся краской. «Глазок» двери, казалось, ехидно подмигивал, издеваясь над окружающей обстановкой.

Как всегда, на всякий случай, позвонив в дверь и не дождавшись ответа, я огляделась и, не заметив ничего подозрительного, приступила к открыванию замков. Связка отмычек холодила пальцы. Сумка, переброшенная через плечо, тяжестью легла на лопатки.

На этот раз с дверью я справилась быстрее. Вот что значит практика! Потом, еще раз оглядевшись, я бесшумно проникла в прихожую, прикрыла дверь и щелкнула задвижкой.

Расстегнув сапоги и аккуратно поставив их на пупырчатый резиновый коврик у входа, я машинально взглянула на себя в зеркало и повернулась к телефону. Одно пишущее устройство здесь. Люблю я эти маленькие штучки. Стоят, конечно, дорого, но они того стоят! Простите за каламбур… Миниатюрные магнитофоны на присосках очень удобны. Правда, я никогда не могла понять, как на тонюсенькую, как расплющенная проволочка, пленку еще что-то записывается.

Открутив мембрану, я выудила маленькое приспособление, осторожно присоединила к нему наушники и включила воспроизведение. Щелчок. Насмешливый мужской голос:

— Ручин слушает.

— Игорь Юрьевич, это Гаранин. Мы договаривались, — неприятно-пронзительным голосом пронудел собеседник.

Ага, Гаранин. Тот самый представитель столичной фирмы наладил-таки контакт с техником.

— Слушаю вас, Евгений Максимович, — вежливо откликнулся Ручин.

— Вы согласны? — осведомился Гаранин.

Ручин согласился на доработку какой-то техники, они договорились встретиться и обсудить условия договора, после чего Игорь Юрьевич благополучно повесил трубку.

Было и еще несколько разговоров, достаточно интересных, но совершенно ненужных для дела Шолонского. Ручин принимал и отклонял заказы с завидной легкостью. Он пообщался с Масловой и согласился поработать на «Порто», о чем Людмила и Гурьянов разговаривали не так давно.

Записывающие устройства, оставленные в зале и кабинете, не содержали вообще никакой информации. Сомнительные звуки, шаги — и все. Ни единого разговора не было. Видимо, Ручин предпочитал не принимать посетителей в своей квартире. И сам с собой вслух не общался. Жаль, жаль…

Я прошлась по квартире и подумала, что раз у меня есть шанс провести обыск, то терять его не стоит. Надо окончательно проверить Ручина. Только тогда можно будет перейти к иным версиям, когда данная не подтвердится.

Я вошла в кабинет-спальню, обратила взор на стеллажи с техникой. Техника… В голове появилась смутная, еще не окончательно оформившаяся в слова мысль. Что-то связанное с видеокамерами. Какой-то тонкий намек на происходившие события.

Я сняла одну из видеокамер со стеллажа, заинтересовавшись ее оригинальным серебристым дизайном. Под ней оказалось идеально чистое пятно, окруженное легким пыльным ореолом. Пыльный след… След на пыли… Что — то было, помнится, с этим связано. Ах да, на картине в доме Шолонского — я же обратила на него внимание. А что, если этот след оставила видеокамера? Ручин же техник. С помощью видеокамеры он мог, и не сходясь поближе с Шолонским, выяснить шифр сейфа. Кармишин же говорил, что Ручин в последние полгода бывал в доме Глеба Денисовича. Мог и в кабинете оставаться в одиночестве — почему и нет? Так что поставить видеокамеру для него было проще пареной репы. Только… не каждая видеокамера подойдет для такого дела. Впрочем, всевозможных камер здесь хоть пруд пруди. Просто в прошлый раз я не обратила на них внимания.

Я перебирала образчики техники, выискивая одну-единственную камеру — ту, которая оставила бы на картине узкий след. Она должна быть очень маленького размера, чтобы ее не было заметно на картине. И держаться на достаточно широкой раме. Наконец я ее нашла — малюсенькое чудо, невесть каким образом вмещавшее все необходимые для видеосъемки детали, лежало на стеллаже у самой стены. И след этой камеры идеально соответствовал оставленному на картине чистому пятну. На зрительную память я никогда не жаловалась.

На камере даже был маленький дисплей для просмотра пленки, к которому присоединялся увеличительный окуляр. Хорошо еще, с техникой я дружу — у самой множество всяческих приспособлений для слежки, сбора информации и прочих нужд детектива. Иначе бы в жизни не нашла маленькую бледно-зеленую кнопочку снизу.

Я, конечно же, на наивность не жалуюсь и сейчас вовсе не рассчитывала, что преступник оставил следы, например, записанную пленку в камере. Но проверить не мешало.

Приблизив взгляд к окуляру, я надавила на кнопочку и погрузилась в просмотр. Сначала шли тонкие полоски, как настроечная таблица. Потом…

Я просмотрела пленку и поняла, что на сей раз не ошиблась. На пленке был Шолонский, открывавший сейф. И код с легкостью вычислялся — иди и воруй! Шолонский, изящный и небрежный, как усталая пантера, побродил по кабинету, обратил взор к картине, уставившись, казалось, прямо в объектив. Что-то сказал — слов слышно не было. Побродил еще. Потом, словно вырезали кадр, Шолонский появился уже в другой одежде. А если точнее, почти совсем без нее, в одних плавках. Ох, все-таки красивый был мужчина! Подошел к сейфу, задумчиво набрал код. Я видела каждую цифру!