Книга Просто скажи "да" - Мирра Блайт

С трудом оторвав от него взгляд, Мей повернулась к пеленальному столику и принялась складывать подгузник. Эндрю не верил собственным глазам. Он только что сделал ей предложение, а она складывает подгузник? Впервые за эти месяцы ему захотелось схватить ее и хорошенько встряхнуть.

С ничего не выражающим лицом, она водрузила сложенный подгузник на стопку других. Затем, точно таким же тоном, каким говорила о дебете и кредите, ответила:

— Но ведь у Алекса уже есть дом. Почему бы нам не оставить все как есть?

Былая злость ожила в нем с новой силой. Негодуя на Мей за возвращение к прежним оборонительным повадкам, Эндрю отвернулся, испытывая огромное желание треснуть кулаком по стене. Стараясь справиться с охватившей его горечью, он заставил себя сосчитать до десяти, затем снова повернулся к ней.

— Нет, Мей. Я не хочу оставлять все как есть. Не хочу жить в этой тягостной неопределенности. Я думаю, пора нам, наконец, связать себя обязательствами. Разве я многого прошу?

Явно расстроенная, она начала снова складывать только что сложенный подгузник.

— Ты делаешь из мухи слона, Эндрю.

Она словно отчитывала его, и Эндрю взвился.

— Хорошо, Поллард! — выпалил он. — С твоей точки зрения, какова моя роль здесь? Постоянный любовник или сговорчивая нянька? Кем ты меня считаешь?

Она повернулась к нему с высоко поднятой головой и посеревшим лицом.

— С какой стати ты решил, что обязан жениться на мне? И говори, пожалуйста, тише, иначе разбудишь ребенка.

Эндрю уставился на нее. Разбудит ребенка? Ребенка, который в данный момент наблюдал, как под легким ветерком кружится над ним любимая игрушка? Взбешенный высокомерным бухгалтерским тоном, и в еще большей степени наказывая ее за толстокожесть, он выдал ей полной мерой:

— Мне плевать — пусть я разбужу хоть весь этот поганый город! Мы должны решить это раз и навсегда. Я хочу жениться на тебе, потому что люблю тебя! Я хочу, чтобы мы провели остаток жизни вместе, потому что не могу без тебя, а не потому, что чувствую себя обязанным сделать из тебя честную женщину!

Напрасно он это сказал. Мей вздернула подбородок и воинственно сложила руки на груди. Никогда ее глаза не были такими ледяными, как сейчас.

— Нет, это просто потрясающе, Макги! Мне не нужен ни ты, ни кто-либо другой, для того чтобы сделать из меня честную женщину. Я сама прекрасно с этим справляюсь, спасибо большое!

Эндрю до боли стиснул зубы, чтобы не сказать что-нибудь еще более ужасное. Жалкие остатки логики твердили ему, что она намеренно перевела разговор на него, но он проигнорировал предупреждение. Злость достигла точки кипения, и он выплеснул ее на Мей:

— Меня тошнит от бесконечного пережевывания этого вопроса. Я люблю тебя, черт возьми, и если ты не веришь этому, мне нет больше смысла оставаться здесь и тянуть время в надежде, что когда-нибудь ты снизойдешь до меня. Проклятье, я хочу жить!

Лицо Мей исказил страх, глаза расширились в тревоге. Она словно поняла, что зашла слишком далеко, и испугалась. Подойдя к Эндрю, она положила руку на его плечо, и он почувствовал, что ее трясет.

— Разве обязательно принимать решение прямо сейчас? — Она с мольбой взглянула на него.

Но Эндрю горько усмехнулся, не поддавшись на уловки Мей.

— Время ничего не решает. Если ты до сих пор не поняла, что я хочу прочных отношений, то и никогда не поймешь.

Его ярость превратилась во что-то осязаемое — тяжелое, леденящее. Все, чего удалось достичь за последние три месяца, перечеркнуто, он опять остался ни с чем!

— Раз ты не можешь поверить в мои чувства, мне нет смысла здесь оставаться. Так что тебе решать. Свой выбор я уже сделал: все или ничего!

И, не глядя на Мей, он вышел из комнаты. Она снова сделала это с ним, и он ей позволил! Но на сей раз уйдет он. Потому что существуют барьеры, которые можно преодолеть, и существует нечто незыблемое, что разрушить нельзя. Мей возвела вокруг себя такие высокие стены, что если сама не откроет ворота крепости, то попасть в нее будет невозможно.

Эндрю знал одно: ему нужно убраться подальше от нее, подальше от этой проклятой квартиры! Не имея представления, куда направиться, он сел в машину, завел мотор и поехал.

Он кружил и кружил по городу, его злость, словно паровой двигатель, толкала его вперед. Эндрю понятия не имел, сколько миль проехал, но каким колесил дорогам, но только уже далеко за полночь обнаружил, что стоит на пороге собственного дома, даже не пытаясь туда войти. Он словно включил автопилот, позволив злости управлять собой.

Это была плохая ночь. Первую ее половину он провел, негодуя на Мей, вторая и вовсе превратилась в сплошную муку. Потому что именно тогда он осознал свою потерю — потерю совместной жизни, потерю Мей и ежедневного общения с сыном. В какой-то момент, находясь на гребне ярости, он решил было наказать Мей, добившись опеки над сыном. Но как бы ни злился на Мей за ее неверие в возможность жить вместе, он бы никогда не смог причинить ей боль. Это убило бы ее. Да и Эндрю не хотел опускаться до подобной низости. Она подарила ему сына без всяких условий, точно так же он вернет его ей.

Невыносимее всего была мысль, что сын больше не будет частью его каждодневного существования. Не будет бутылочек по утрам и купаний перед сном, и он не сможет следить за такими маленькими вехами его развития, как, например, самый первый раз, когда Алекс самостоятельно вытащил соску изо рта.

Опершись рукой о перила, Эндрю стоял на веранде и слепо смотрел в ночь. Грудь так сжимало от боли, что невозможно было дышать. Боже, он потеряет Алекса — и он потеряет Мей! Но пути назад не было. Потому что, вернувшись, он в конце концов возненавидит и себя, и ее. Только задним числом он понял, что у него изначально было слишком мало шансов. Не следовало начинать этот разговор, нельзя было будить спящую собаку. Он вел себя как слон в посудной лавке и разбил все вдребезги! И теперь, когда все вышло наружу, они уже не могут собрать осколки и склеить прежнюю жизнь. Им не удастся притвориться, что ничего не произошло. Слишком заметными будут трещины.

А может, все и к лучшему — к лучшему для Алекса. Парень пока слишком мал, чтобы понять произошедшее. Он вырастет, воспринимая существующее положение как должное, думая, что он один из тех детей, которые видят отцов иногда, по вечерам и уик-эндам.

Боль в груди Эндрю стала невыносимой, он зажмурил глаза, и ночь сомкнулась вокруг него. Его словно похоронили заживо в глубокой, черной яме.

К утру оцепенение достигло предела, и Эндрю уже ничего не чувствовал. Он не сомкнул глаз и был так изможден, словно обежал вокруг земного шара. Около пяти утра пошел дождь, который и в девять не думал кончаться. С чашкой кофе в руке Эндрю стоял в проеме задней двери, опершись плечом о косяк. Низкие свинцовые тучи были такими плотными, что, казалось, поглощали все звуки, и тишину утра нарушало только стрекотание капель по опавшим сухим листьям. Стволы деревьев потемнели. Увядающие цветы поникли под тяжестью капель.