Книга Ослиная Шура - Александр Холин

– ??

– Не удивляйтесь так, – снизил тон Пушкоедов. – Икона скоро будет в одном из монастырей. Поскольку этой доски ещё нет, и слухи о ней не расползлись по России, надо уничтожить её до того, как художник закончит свою работу.

– Но зачем? – удивился барон. – Это ведь всего лишь рисунок, пусть даже на стене храма! Или на доске! Икона – вещь нереальная! И откуда вы знаете о ещё не созданном, неизвестно каком рисунке, от неизвестно какого автора?

– Рисунок? – Пушкоедов посмотрел на собеседника, словно на недоумка. – А что вы скажете, дорогой мой, про рисунок, который писал евангелист Лука и который спас Москву от танков Гудериана?

– Я ничего не слыхал, – недоумевал Васмут.

– Нет ничего удивительного, – отрезал Пушкоедов. – В этом государстве история всегда была под строгим оком цензуры. А случилось вот что: в сорок первом, когда немцы рвались к Москве, когда победа Третьего Рейха была неизбежной, Сталин лично отправился к блаженной Матронушке в Донской монастырь. Утопающий хватается за соломинку – тот самый случай. Поклонился ей Великий инквизитор, совета просил. На что блаженная ответила: не бойся, мол, не возьмёт немец Москву, только сделай, как я велю. Открой не разрушенные ещё храмы – пусть священники денно и нощно молятся, неусыпную Псалтирь читают. А икону Владимирской, написанную когда-то евангелистом Лукой с натуры, трижды обнесут вокруг города. Икону «обнесли» на самолёте и неусыпная Псалтырь читалась до конца войны. Результат вы уже знаете. Двадцать восемь фактически безоружных Панфиловцев остановили танковую дивизию. Остановили! Без оружия – танковую армаду!

– Да, нас когда-то в школе на уроках пения заставляли разучивать: «Шумела поздняя осень, валила жёлтая листва. Их было только двадцать восемь, а за спиной была Москва», – вспомнил барон Васмут.

– Школа школой, а о материалистической возможности такой ситуации никто не задумывался, – уточнил Пушкоедов. – Не принято было. Но нам недооценивать врага нельзя, иначе всё может кончиться очень, очень нехорошо. Надеюсь, вы меня понимаете?

– Какого врага? – Васмут испуганно вскинул глаза на Пушкоедова. – У нас имеются определённые враги?

– Конечно, имеются! Весь этот мир во все времена представлял и представляет грандиозные поля сражения! А в стране Россия – нашим потенциальным врагом автоматически становится любой человек православного исповедания! – пророкотал Пушкоедов. – Неужели для вас это является неизведанным откровением? Не притворяйтесь паинькой, любезный. Что же касается художницы…

– Это женщина? – поднял брови барон.

– Да, – кивнул Пушкоедов. – И совсем недавно талантливая девочка неплохо начинала работать с нами. Даже исполнила один очень важный заказ. Да вот только понесло её в монастырь… не знаю уж, какими силами, но понесло. Кстати, икона, которую она скоро закончит там же, в монастыре, называется «Божия Мать, Воскрешающая Русь». Соображаете?

Древний гиперборейский ветер никогда не оставлял без внимания деревянный пирс в Приозёрске, который во все века жил своей неизведанной пирсовой жизнью. Крики чаек, поскрипывание снастей утлых посудин, громко именуемых в реестрах плавсредствами, запах дёгтя, тухлой рыбы подогреваемый плеском Ладоги, – всё смешалось в один клубок противоречий, прекрасно друг с другом соседствующих, именуемых одним ёмким словом – порт.

Приозёрск – рыбацкий посёлок со статусом города, куда приехала Шура, тоже жил, ворочался, что-то созидал во благо и для. Казалось, все революционные петроградские смуты не касались ни города, ни его жителей, хотя без большевиков и здесь не обошлось. В самых неожиданных местах вдруг возникали перед глазами выложенные виде мозаики на городских косогорах и на стенах зданий коммунистические догматы: «МИР, ТРУД, МАЙ!», «ВПЕРЁД – В СВЕТЛОЕ КОММУНИСТИЧЕСКОЕ БУДУЩЕЕ!», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПОБЕДА МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА!», «СЛАВА ТРУДУ!».

Ясно, что эти догматы пожаловали в Приозёрск во времена пришедшего к власти исторического материализма, но, похоже, с тех мезозойских времён догмы никто не трогал. Шурочка и раньше натыкалась в закоулках Советского Союза на эти дебильные надписи, только с таким непомерным количеством великих призывов она сталкивалась впервые.

Одно радовало: в городке было всего три памятника Владимиру Ильичу. Здесь отцы города значительно просчитались, уступая другим населённым пунктам совдепии в количестве возведения памятников Ильичу. Вероятно, в городской казне не хватило денег на пару-тройку лишних гипсовых идолов Ульянова-Ленина-Бланка, поэтому правители Приозёрска навёрстывали упущенное прописными коммунистическими догмами.

В ожидании оказии на остров Шура долго и бесцельно гуляла по посёлку, но ничего больше примечательного не обнаружила. Этот городок был всё-таки примечателен хотя бы тем, что отсюда на Валаам ходил пароходик, на котором паломники могли достичь мест обетованных древней Гипербореи.

Прямо рядом с пирсом примостилась кооперативная палатка, доверху напичканная разноцветными импортными банками с пиво-водками и разноцветными пакетиками, набитыми самыми питательными калорийными чипсами. Но покупателей возле почему-то не наблюдалось. В самом посёлке было не слишком людно, что Шуру, в общем-то, очень даже устраивало. В Приозёрск она отправилась по совету ближних и дальних. Во всяком случае, здесь можно было без особых проблем подцепить плавучую оказию до Валаама, на что, собственно, и рассчитывала наша искательница приключений.

Хотя пароходик отваливал от причала только раз в сутки, но зато на нём днём с огнём не найдёшь никакой толчеи, средне-азиатско-кавказского гвалта, заплёванных улиц, «братковых разборок» и прочей неразберихи мусорной свалки. Такие отхожие места наполняли до краёв не только столицу, но и другие крупные русские города, притянутые к кампании мирового рынка, или, проще сказать, гнилого базара.

Вспомнилось Валаамское подворье в достопамятном Ленинбурге, выбивание, выколачивание, оформление пропусков, виз, благословений, на что ушло ни много, ни мало – две недели. Это всё относилось к тому же, благословлённому нынешним патриархом Алексием II, мировому рынку.

Да и чего ожидать было от благолепного властителя русской православной церкви, когда Московская патриархия в смутном половодье девяностых единожды устроила табачный бизнес, закупая и завозя в Россию импортные сигареты огромными партиями? Занимался деградацией будущего населения России митрополит Смоленский Кирилл с попустительства патриарха Всея Руси. Поэтому остальному населению, занимающемуся переделом и перекупкой брошенного коммунистами каравая, было не до того. Иногда только прессой уделялось вялое внимание на свирепствующую среди подрастающего населения наркоманию и проституцию. Кто-то кому-то грозил указующим перстом и просил неизвестно кого призвать катящуюся под откос державу к порядку.

В этой неразберихе уходящего столетия при кончине Советской власти на покупку сигарет и пива малолетками никто не обращал внимания, как и на разгорающуюся голубым цветом порнографию, движение за создание и признание прав сексуальных меньшинств, а также на узаконенное кодирование населения.