Книга Жизнь и время Михаэла К. - Джозеф Максвелл Кутзее

— Попробуй, может, хоть немного съешь, — сказал он и посветил фонариком на тарелку. К. увидел две сосиски, политые густым соусом, и картофельное пюре. Он покачал головой и отвернулся к стенке.

Солдат оставил тарелку у его постели: «Может, все-таки надумаешь». Больше его не тревожили. Он задремал ненадолго, ему мешал запах еды. Наконец он встал и отнес тарелку в угол. Часть солдат сидели на веранде, часть в гостиной. Они болтали и смеялись, но света не зажигали. Утром из Принс-Альберта прибыла полиция с собаками — искать подземные ходы и спрятанные припасы. Капитан Остхёйзен сразу же узнал К.

— Разве такую образину забудешь? — сказал он. — Этот голубчик убежал из Яккалсдрифа в декабре. Его зовут Михаэле. Как он вам назвался?

— Михаэлом, — ответил офицер.

— Он не Михаэл, а Михаэле, — сказал капитан Остхёйзен и ткнул К. башмаком под ребро. — Ничего он не умирает, у него всегда такой вид. Верно, Михаэле?

И К. снова отвели к водоему, и он глядел, как собаки рвутся с поводков и, скуля от нетерпения, рыщут вдоль берега, солдаты едва за ними успевают, но единственное, что им удалось найти, — это несколько заячьих и ежиных нор. Остхёйзен стукнул К. кулаком в висок.

— Ах ты, обезьяна! — сказал он. — Морочить нас вздумал?

Собак снова загнали в фургон. Никому уже не хотелось больше искать. Молодые солдаты стояли на солнышке, пили кофе и болтали.

К. сидел, свесив голову между колен. В мыслях была полная ясность, но голова кружилась, и он ничего не мог с собой поделать. Изо рта стекала струйка слюны — ну и пусть, ему все равно. Эту землю, каждый ее камень, каждый бугор, будут поливать дожди, потом опалит солнце, высушит ветер, потом снова наступит весна. И ни следа не останется от меня, будто я никогда здесь и не жил, как не осталось следа от моей матери, — она жила на земле, потом ее прах смыли дожди, развеял ветер, на нем выросла трава.

Так что же, что так привязывает меня к этому месту, точно это мой дом, думал он, почему я не могу с ним расстаться? Ведь всем нам в конце концов приходит пора уходить из дому, расставаться с матерью. Или я — тоже ребенок, ребенок из той цепочки поколений, которую никто из нас не может разорвать, и все мы возвращаемся сюда умирать, мы обязательно должны положить голову на колени матери — я своей, моя мать своей, поколение за поколением, до самой первой женщины, которая стала матерью?

Раздался громкий взрыв, и сразу же за ним второй. Воздух содрогнулся, закричали птицы, по холмам прокатилось грохочущее эхо. К. в ужасе поднял голову.

— Смотри! — сказал солдат и показал пальцем.

Там, где стоял дом Висаги, поднималось серо-оранжевое облако, облако не тумана, а пыли, казалось, это ветер подхватил дом и уносит. Но вот облако перестало расти, начало редеть, в нем проступил костяк: часть кухонной стены с трубой, три столба веранды. Откуда-то сверху опустился кусок кровельного железа и бесшумно спланировал на землю. Грохот продолжался, но К. не знал, грохочет ли эхо в горах или у него в голове.

Мимо пролетели ласточки, так низко над землей и так близко от него, что он мог бы дотронуться до них, если бы протянул руку.

Было еще несколько взрывов, но К. не стал смотреть, что взрывают, он и без того знал, что сараи. «Вот и все, негде больше семье Висаги прятаться», — подумал он.

Снова, прыгая по ухабам, подъехал «джип». Солдаты вокруг К. складывали и упаковывали вещи. Но на том месте, где был его огород, один-единственный солдат продолжал трудиться. Он снимал лопатой дерн и аккуратно складывал куски в кучу рядом. К. заволновался и, шатаясь, подошел к нему.

— Что вы делаете? — крикнул он.

Солдат не ответил. Он выкопал неглубокую ямку, причем землю сыпал на расстеленный черный пластик. К. увидел, что это уже третья ямка: возле первых двух тоже лежали на черном пластике аккуратные горки земли и кучки дерна с прилипшей к корням землей.

— Что вы делаете? — снова спросил он. Мог ли он думать, что так расстроится, увидев, как кто-то чужой копает на его поле? — Давайте я, — предложил он, — я привык копать.

Но солдат махнул ему, чтобы не мешал. Закончив третью ямку, он отмерил восемь шагов и расстелил на траве еще кусок пластика. Лопата вонзилась в землю, и тут К. опустился на корточки и закрыл траву руками.

— Пожалуйста, друг, пожалуйста! — просил он. Солдат в досаде отступил. Кто-то оттащил К. за шиворот.

— Уберите его, мешает, — сказал солдат. К. встал у насоса и не сводил с солдата глаз. А солдат вырыл пять ямок в разных концах поля и протянул между ними длинный белый шнур. Двое других принесли из грузовика ящик и начали закладывать мины. Клали мину в ямку и снимали с предохранителя, а тот, что копал ямы, сыпал горстями землю, разравнивал ее, закрывал дерном, обметал дерн щеткой, чтобы не оставалось никаких следов, и потом отползал на четвереньках.

— Что ты тут под ногами путаешься, — раздался голос за спиной К. — Ступай к грузовику и жди. — Это был офицер. К. послушно пошел и услышал, как тот отдает приказ: — Прикрепите две штуки к стойкам на ярд от земли. Еще одну положите под помост. Когда они на него ступят, все должно взлететь на воздух.

Оборудование было погружено. К. сидел в кузове грузовика вместе с солдатами. Грузовик уже тронулся, но вдруг кто-то указал на груду тыкв на краю огорода.

— Заберите и их! — крикнул офицер из «джипа». Тыквы погрузили. — А теперь приведите его конуру в прежний вид! — приказал офицер, и солдаты стали класть на место крышу, а машины стояли и ждали их. — Камнями сверху придавите! Да поживее!

Грузовик тронулся и поехал за «джипом» по разбитой, в ухабах дороге. К. крепко держался за ремень над головой; он видел, что соседи отодвигаются подальше, боясь, как бы их не швырнуло на него. Поднялась туча пыли и заволокла то, что осталось позади.

Он нагнулся к солдату, который сидел против него.

— Там, в доме, — сказал он, — прятался один парнишка.

Солдат не понял. К. пришлось повторить.

— Что он говорит? — спросил кто-то.

— Говорит, в доме прятался еще один из них.

— Скажи ему, помер он. Скажи, он уже в раю.

Вот наконец и поворот на шоссе. Грузовик набрал скорость, колеса запели свою песню, солдаты вздохнули с облегчением, пыль унесло прочь, и позади открылась длинная прямая полоса шоссе, ведущего в Принс-Альберт.

II

В лазарете появился новый пациент — маленький старичок, он потерял сознание во время физических упражнений, и его принесли с очень редким дыханием и слабым пульсом. Все признаки крайнего истощения: кожа покрыта трещинами, на руках и на ногах язвы, десны кровоточат. Огромные, выпирающие суставы; вес — меньше сорока килограммов. Говорят, его нашли где-то в вельде, в забытой богом глуши, он охранял этапный лагерь повстанцев, которые орудуют в горах, прятал оружие и растил для них овощи, хотя сам, судя по всему, их не ел. Я спросил охранников, которые его принесли, почему они заставили человека в таком состоянии выполнять физические упражнения. Да просто по недосмотру, объяснили они: он поступил с новой партией, оформление затянулось, сержант решил чем-нибудь занять людей и скомандовал бег на месте. Неужели он не видел, что человек этот едва жив? — спросил я. Заключенный ни на что не жаловался, ответили охранники, сказал, что чувствует себя нормально, он всегда такой худой. Неужели вы не видите разницы между худым человеком и скелетом? — спросил я. Они пожали плечами.