Книга Генеральская дочка - Дмитрий Стахов

– Я не тороплюсь, – сказал старичок таким тоном, что водитель распрямился, стукнувшись затылком о капот, и спрыгнул на землю. – Мне что вечер, что день…

– Иван Никитич! Ты? – Водитель всматривался в лицо старичка. – Ну, ты даешь! Счас поедем! – Он обтер руки тряпкой, опустил капот, надавил на него сверху, замок щелкнул.

– Меня возьмите! До Аграфенино. – Тетка поднялась, ведро со звяканьем завалилось на бок. – Тут одна дорога, никак мимо не проедете, никуда сворачивать не надо!

По дороге, клацая зубным протезом, когда «газель» подбрасывало на ухабах, и поминутно утирая губы уголком платка, тетка жаловалась на зятьев, невестку, мужа, местные власти, но более всего – на этого самого Дударева, что начал чудить по окрестностям и которого сейчас по лесам ловил ровно полк солдат.

– Точно – полк! – говорила тетка. – Зять мой, за которым старшая моя, он в ГАИ, говорил – семь грузовиков солдат только вчера проехало. Все с автоматами, форма в пятнах такая, здоровенные. Он, разбойник-то наш, где-то наумничал, а нам теперь еще солдат привезли. Серют везде, кухню поставили, палатки. Вечерами водку пьянствуют, офицерыто уезжают почти все, что остаются – в своей палатке сидят, своих же солдат боятся, а они по деревне ходят, танцы хотят. Какие танцы, кому у нас танцевать? Скорее бы изловили этих байстрюков, что за справедливость. Нам благодетели и разные там освободители без надобности. Ты вот, дедуся, освобождал, видно, тоже, так это же война. А этот – справедливость восстанавливает. Зачем? Не надо! Никакой справедливости не надо…

Иван слушал тетку и поражался: он-то как раз думал – нужна только справедливость или хотя бы надежда, что справедливость восторжествует. Ну, не сейчас, а в будущем. Иначе – как же? И думал еще, что люди, его народ, те, с кем он ощущал настоящее сродство, в первую очередь нуждаются в справедливости, для них справедливость – первейшая ценность, не закон, не порядок. И тут – не надо? Иван уже слышал, бывало, такое, но прежде не задумывался о причинах. Неужели – не нужно ничего? Только одно желание – чтобы оставили в покое, чтобы не лезли? От усталости? Отчего такое? Отчего?

Но Иван, хотя понимал, что возражать тетке бессмысленно, хотел что-то сказать, но водитель его опередил:

– Это ты верно, мать, говоришь! Верно! На хер нам их справедливость? У них, блядей, справедливости – завались! Сегодня у них одна, завтра – другая. А мы, значит, у них как кролики? Или эти, как их, подопытные крысы, что ли? Вот я, значит… Служил в ВДВ. Чечня. И хули? А не хуя! Ну, конечно, если у тебя и родственники, и бабки, то – это понятно… А если нет? Вот кручу баранку целый день, дома, бля, телевизор включаю, футбол посмотреть, мне по хрену кто играет, я люблю, как они там бегают, а мне – этого, понимаешь, купили за пять лимонов, он, сучок, получать будет полтора лимона в год! Да у меня… Ногами мяч пинать за такие деньги… Или вот эта, как ее, зубастая такая, дочь дерьмократа питерского, забыл как его, она что-то там про деньги и говорит, что… ну, это, как его, сумочку, нах, за три пятьсот покупает. Не рублей, мать, долларов! За зелень, бля! Сумочку за зелень! Да ну их, мать! А этого, сынка, бля, Дударева, я бы своими руками! Своими, мать, этими рабочими руками! И не волнуйся – капец ему. Точно капец! Вот твое Аграфенино, твоя пиздатая деревня, вон солдатушки твои, мать, портянки сушат, ключ им на двадцать два в одно место!

Иван и водитель, после того как тетка вышла из «газели», некоторое время ехали молча.

– Ты уж извини, Иван Никитич, – сказал водитель, один из хоронивших старшего Дударева братьев. – Это я для маскировки…

– Ладно-ладно, – сказал Иван. – Я понимаю! Ты знаешь, как ехать?

– Все под контролем, командир, – водитель подмигнул.

Они проехали еще немного и были остановлены патрулем: милиционер, два солдата с молодым лейтенантом, человек в штатском. Водитель вышел из кабины, открыл дверцы кузова. Диван, два кресла. Лейтенант и человек в штатском стояли в стороне, о чем-то неспешно беседовали.

– Здесь все чисто, товарищ лейтенант! – доложил один из солдат.

– Деду мебелишко везу, начальник, – сказал водитель милиционеру. – В Сосновку.

– Что ж такого крюка? – Милиционер, протянув было обратно документы, руку задержал.

– Так у меня еще груз был до Аграфенино!

– Ладно, езжай!

Они поехали дальше, дорога поднялась на холм, потом пошла через рощу, потом спустилась к реке, потом повернула к черневшему вдалеке лесу.

– Так они нас не поймают, – прервал молчание водитель. – Это все-таки такая безответственность. Всем все по хрену. Ну вот почему у тебя не спросили документы? Вот спросили бы – что бы ты делал?

– Сказал бы – нету документов!

– Ладно, это, может, и сошло, а если бы мент был сосновским? Или бы знал сосновских? Или бы…

– Да иди ты! Ты же сам знаешь, сам же сказал. Все всем по хрену… Надо вон там остановиться, у леса. Дальше я пойду. Один.

– Иван Никитич! Я тебя больше не отпущу…

– Ты машину замаскируй, сам схоронись и веди наблюдение. Будем на связи. – Иван достал из сумки две мини-рации. – Тут рядом. Давай, вот здесь останови…

К дому Цветкова Иван прокрался в сумерках. Это был уже не старичок с палочкой: из стоявшего в кузове «газели» дивана были извлечены одежда, амуниция, оружие, и теперь на Иване были комбинезон с подогревом, прочные, но мягкие ботинки на толстой подошве, за спиной – маленький рюкзачок со всем необходимым. Он легко и неслышно перемахнул через забор. Где-то далеко лаяла собака. Дом Цветкова, огромный, бревенчатый, стоял в глубине обширного, неухоженного сада. «Кто с ними поехал? Шеломов? Сашка? Лешка? – гадал Иван, пробираясь от яблони к яблоне, застывая у каждого дерева, оглядываясь по сторонам. – Лешка молод еще, Сашка горит желанием себя показать, вернуть доверие, вон как меня… Да, Сашка!» – И, вытащив из кармана на бедре электрошокер, повернул регулятор мощности заряда: такого коня можно было свалить только на максимальной.

Ему повезло: хлопнула дверь дома, крупная фигура появилась на крыльце, начала спускаться. Иван напряг зрение: ну конечно – Сашка! Эта манера таскать дробовик в обнимку, эта косолапость. Сейчас подойдет к кустам, расстегнет штаны. Может, просто – дубинкой по шее? Жалко все-таки, шокером – больно… – а он тебя жалел? он когда бил – жалел? ничего, ничего, тряханет как следует – и все, оклемается!

Фигура действительно остановилась у кустов. Торчащий кверху ствол дробовика был черен. Человек начал расстегиваться, потом… – Тут под ногой Ивана хрустнула ветка, он, выставив перед собой телескопический стержень шокера, поспешил и, когда стоявший перед ним начал оборачиваться, понял, что никакой это не Сашка, что это Шеломов, но было поздно, самый мощный заряд ударил как раз в гениталии отставного прапорщика, тот страшно дернулся, его пальцы судорожно сжались, дробовик выплюнул из ствола порцию огня, частью этого огня задело прапорщику голову, и сам Иван еле-еле успел отскочить так, что на него не попали ни кровь, ни осколки Шеломовского черепа, ни брызги крови.