Книга Еще о женьщинах - Андрей Ильенков

«Ужо тебе!» — подумал он тогда и, хотя пропустил рюмочку для храбрости, всё же не без опаски полез в чулан за Чёрной Книгой. Да, у него в чулане столько всякого хлама, что есть и Чёрная Книга в новейшем русском переводе.

Один городской чернокнижник перевёл её с кельтского ещё в советское время, а когда стали появляться разнообразные кооперативные и частные издательства, принёс свой перевод приятелю, ставшему как раз таки частным издателем. Приятель, конечно, не захотел печатать это барахло. Тогда чернокнижник подпоил его, и тот было согласился, но наутро отказался от своих слов совершенно наотрез, несмотря даже на то что чернокнижник, с тайной целью произвести мистическое впечатление, опохмелил его в точности как Воланд Стёпу Лиходеева. Издатель с удовольствием выпил ледяной водки, закусив её икрой и сосисками в маринаде, но при первых же словах о Книге только замахал руками. Тогда чернокнижник пришёл в третий раз. На голове его был длинный сиреневый парик, на лице — маска для подводного плаванья, на ногах — ласты, а в руках — бубен и связка чеснока. В офисе он немедленно разделся догола, оставив лишь парик, съел, не поморщившись, весь чеснок и, ударяя в бубен, приступил к исполнению колдовского танца, специально разработанного им для этого случая. Такое уже не могло не подействовать, и вскоре плохо проклеенная Чёрная Книга карманного формата в дешёвенькой бумажной обложке вышла в свет тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров. По мнению издателя, ещё не отвыкшего от советских стандартов, это был самый скромный тираж.

Далее, как и обещал переводчик, начались разнообразные чудеса. Главным из них было то, что в годы бешеной гиперинфляции Чёрная Книга была единственным известным на отечественном рынке товаром, который не повышался, а падал в цене. Всего, к ужасу издателя, было продано двадцать четыре экземпляра. И кстати, к вящему удивлению переводчика, который, правда, знал в городе полтора десятка человек, способных оценить эту великую Книгу, но им-то всем он раздал авторские экземпляры с дарственной надписью. Издатель от отчаянья пытался даже всучивать Чёрную Книгу в нагрузку к Чейзу, но это вам не советское время и в нагрузку экземпляров разошлось ноль. Издатель, вскоре разорившийся и всем задолжавший, спился и подох под забором от контрольного выстрела в голову. На что переводчик, ставший к тому времени православным ортодоксом, с торжеством указал как на вопиющий к небу пример того, что будет со всяким, не отрёкшимся от сил тьмы.

В общем, затея оказалась самым провальным проектом отечественного книгоиздания, сами книжки долго ещё горели, мокли и гнили на городской свалке, и не смеялся над этой историей только ленивый, хотя Чёрная Книга была самая настоящая, и я бы очень хотел знать, где и у кого спрятаны остальные двадцать три экземпляра.

Он наконец нашёл её среди всяческого хлама, как то: старых фотоаппаратов, радиоприёмников, магнитофонов, битых банок, мятых кастрюль, среди вороха невероятно замызганных и обспусканных женских платьев, юбок, халатиков, блузок, колготок и туфель. Он раскрыл Книгу и вслух прочитал:

— О приготовлении порошка Ибн Гази. Возьми три части праха с могилы, в которой тело пролежало не менее двухсот лет. Ладно, похожу по кладбищу, поищу такую. Возьми две части порошка амаранта, одну часть толчёного листа плюща и одну часть мелкой соли. Смешай все компоненты в открытой ступке в день и час Сатурна. Ик! Когда ты пожелаешь наблюдать воздушные манифестации духов, дунь на щепотку этого порошка в том направлении, откуда они являются. Не забудь совершить при их появлении Старший Знак, иначе душу твою оплетут тенёта тьмы. Круто-круто!

Он выпил водки, закурил это дело сигаретой и, швырнув книгу на пол, возопил:

— Я-а-а! Злая колдунья Бастинда-а-а!

И далее, беспрерывно повторяя «я Бастинда! я Бастинда! я Бастинда!», начал кружиться по комнате, срывая с себя одежду. (А я выше написал «Гингема»? Да нет, Бастинда, конечно.) Он распахнул шкаф и, быстро перебрав висящие там брошенные женою одеяния, выбрал самое длинное, которое доходило у неё до самой земли, сорвал его с плечиков и, треща шёлком, с трудом натянул. У него оно тоже лишь слегка открывало лодыжки. И это было круто! Я Бастинда! Ем кишки и кровь я пью, всё равно тебя убью! Он схватил нож и, приподняв подол, стал пороть его на полоски, быстро превратив невинное летнее платьице в настоящие ведьминские лохмотья. Закружился на месте, любуясь, как лохмотья разлетаются в стороны. Выпил водки. Благодарствуйте, я никогда не закусываю, я Бастинда. Вот разве что немного крови! И он вспомнил про курицу. Если её разморозить, с неё потечёт кровавая водичка, и я буду её пить! Курицу он положил в тазик и установил на двух кирпичах над плитой, так должна оттаять быстро. Ура!

Нет, не ура. Почему? Потому что я, блядь, великая и ужасная Бастинда! А этого пока не видно.

И он сбросил платье и открыл дверцу печной трубы. Посыпалась сажа. Он засунул руку в ещё горячий дымоход и, выгребя пригоршню сажи, размазал себе по лицу. Второй пригоршней обмазал уши и шею, остатки растёр по рукам до локтей и выше. Третья горсть пошла на бёдра и колени, четвёртой, уже с трудом наскобленной ногтями по сусекам дымохода, он обмазал голени, щиколотки и подъёмы ступней, справедливо полагая, что подошвы испачкаются естественным способом, и после этого снова надел платье. Потрогал курицу. Она только-только согрелась снаружи, стала слегка влажной, и влажные ладони он вытер о живот, оставляя на платье страшные чёрные отпечатки. Выпил водки, благодарствуйте, я никогда не закусываю. Поставить музыку! Но руки слишком грязные, а мыть нельзя, ведь я Бастинда! Он поплевал на ладони и тщательно обтёр о лохмотья подола. Достал «Коррозию металла» и запустил в космос. Сумасшедший дом во мне, санаторий Сатаны!

А ведь я Бастинда! Он взглянул на себя в зеркало, и член, дрогнув, стал напрягаться. Бросился в шкаф, достал губную помаду и лак для ногтей, подмигнул отражению и взглянул на свои чёрные ногти. Коротковаты для ведьмы! Эх, накладные бы! Но ничего, мы, Бастинды, за ценой не постоим. И он неуклюже и очень долго мазал алым лаком ногти на руках и ногах, а затем губы и ресницы, но уже губной помадой. Посмотрелся в зеркало. Страшное дело!

Скоро на плите зашипело. Курица в тазике наполовину оттаяла, снизу уже стала подгорать, и он налил на сей раз полный стакан водки и, залпом выпив, вонзил зубы в несчастную птицу, точнее, не птицу. Хотя как сказать, вот по-древнегречески курица и птица будет как раз одно слово, птерос, так что можно поспорить. Тёплая снаружи, ближе к костям она оставалась мёрзлой, но он стал рвать зубами шкуру, затем откусил и разжевал небольшую, но жирненькую гузку, и та оказалась очень вкусна. Теперь покурить! Бастинда, как эскимосская ведьма, будет курить трубку… да, кстати! Он понял подтекст! Бастинда-то эскимоска, потому-то и боится воды! Значит, страна Оз — круто, страна ос! — это Аляска! Да, о чём это он? Да, он будет курить трубку с крепчайшим табаком, который он выпотрошил из двух высушенных «Беломорин», утрамбовал и поджёг. Первая же затяжка пробрала так, что он понял — сейчас обгадится. Не я, а эта мерзкая тварь Бастинда обосрётся, уточнил он, грозя пальцем в пространство, и, затянувшись вторично, пулей вылетел из избы.