Книга Узкие врата - Дарья Симонова

– Это что за фифа, похожая на Роми Шнайдер?

Метко! Данила приучал Ингу к западным фильмам, у нее прорезалась хорошая память на знаменитые лица. К чему бы…

Как Мага «завелась» в илистых театральных кулуарах, история умалчивает, но загадки особой нет, она ведь аккомпаниаторша. Ее жизнь – та еще дорожка-серпантин. Сын Артур от второго брака, хотя она вернулась к первому мужу, а тот давай ею изо всех сил помыкать. Второй муж – богатенькая партия, но он попросил Магу об одолжении деликатного толка. У него была давняя любовница, еще со школьных времен, она – вздорная, экзальтированная, ни к кому не приткнулась, но жалко девку, «вот она, смотри, еще с незамутненными глазами», – и он совал Маге фотографию. И что же с того? – спрашивала Мага. «Можно она у нас поживет?»

Муж-то не желал дурного. Ну, может, оприходует он старую лошадку свою пару раз, ну и что. Ведь в целях по сути медицинских: она уже страшна, что моя жизнь, но у женщин неудовлетворенных безумие сгущается, их спасет элементарный способ. Маге затея совсем не понравилась, она сказала: спасай, но без меня. Муженек вроде на попятную, но не так Мага была воспитана, чтобы простить сразу. Вернулась с сыном к первому, а тот давай деньги тянуть, знал, что Магдалена со вторым дублем не прогадала по части имущества и теперь ей причитается. Налакавшись с горя, Мага в отчаянии, как шарик пинг-понга, прибилась обратно.

Там она увидела пьяную вдрызг школьную любовь. Ей уже было под сорок, она стряхивала пепел мимо, хотя очень старалась именно в пепельницу, она пытается угостить Магу водкой и приносит горячую благодарность за то, что та благоразумно уступила ей свое место, «ведь Витька мой, мой, ты ж понимаешь, мой до гроба…» – твердит пьяное чудовище. Возвращается Витька, и «любовь до гроба» получает крепкую затрещину. После «навара в бубен» женщина принимается тихо сопеть в углу.

– Вот видишь… а у тебя ревность! Мне всего лишь жаль сдать ее в богадельню. У нее никого – ни родителей, ни детей, ни другой родни. С последней хаты ее турнули, но ее несчастья – песня долгая. Я бы нашел куда ее пристроить… а потом мы бы адрес поменяли, и она бы уже меня не нашла. От нее иначе не отделаться…

В некотором смысле вскоре он надолго поменял адрес. Жизнь – сплошное опровержение игры в фанты. Магдалена увидела в плавающем воске морского конька и захлопала в ладоши: значит, она поедет на юг. Она поехала на север, на свидание со вторым мужем, его посадили по валютным делам… Школьная любовь послушно умерла на руках у Маги, точнее – выпала из ее рук в белой горячке с необходимого и достаточного этажа. Волосатый Харон из «Скорой помощи» лаконично удивился тому, что «…баба так вот сразу, обычно мужики сигают, а бабы покрепче, секут, где паленым пахнет, боятся…».

А Магдалена села между двух стульев. Артура отвезла бабушке, сама сняла комнату, и в глазах зарябило от гастролей. Где она только не подрабатывала, на свет белый не смотрела, волевым решением втиснула обе свои личные неудачи в схему «минус на минус пусть даст плюс». Но ее как сглазили: одни романчики, ни одного предложения, стоящего внимания и усилий…

Последующий кусок жизни утопал в недомолвках, но хватило и этой исповеди. Ни шатко ни валко Артур подрос, перебрался к матери и жадно поглядывал на Запад. Давно освободившийся из тюрьмы отец его интересовал символически, от него было слишком мало проку. При всех капиталах, потерянных и вновь обретенных в рискованных лазейках закона, он так и не обеспечил сына жильем. Это удручало. От маминых «временщиков» и то пользы больше, они хотя бы деликатесы в дом несут. Артур суетливо меркантилен, как бесприданница, красив, болтлив, начитан, изворотлив. «Отвратительный мальчик, – думает Инга. – Что же за мужичонка из него получится?» Артуру восемнадцать. По телефону он бросает фразу:

– Я буду ее тюки таскать, а что мне с этого будет? Дырка от бублика?

Ингу мутит. Тут-то история могла бы, не расцветши, увять, но стало жалко Магдалену. Одна с сыном-мерзавцем, куда ей идти? Квартиры у нее нет, и в театр ее не берут концертмейстером…

И Инга позволила им выжить Сашку. Спасибо ей: она так трепетно оберегала их совместную иллюзию временных трудностей, насквозь гнилую, злокачественную. Театр швырнул «великой Инге», как голодному щенку, хлебные крошки: ее выпустили в двух концертах. Она танцует «Лебедя», потом еще на бис. Ее провожают стоя. Весна какая-то сокрушительная, выжигающая окна солнцем… Опять удел Инги – гениально умереть. Все умирает, умирает, никак не умрет совсем. А иностранцев-то видимо-невидимо! Такие легкие на восторг, восприимчивые, в широких фиолетовых штанах – мода такая; несут цветы тяжелые, налившиеся бордовой кровью…

У выхода она видела нахохлившихся «своих». Вера Иннокентьевна, совсем высохшая, больная. Матвеев вроде подался навстречу Инге и тут же смущенно отступил, увидев Магу, выскочившую из машины во всем возможном своем блеске. Еще не случился тот главный разговор с Матвеевым. Он – молчаливый, почтительный джентльмен. Инга – королева. Горькая никчемная власть. Ей уж совсем стало не по себе: хоть чем-то залатать зрелище чужой беды! Она засуетилась, но успела сунуть Матвееву деньги для Веры – ведь Сашки теперь не было, и некому управлять реальностью. И мысль скользнула злая: ну вот, откупилась. Какая гадость!

Машину теперь по доверенности водила Мага. Вообще-то Инге это было удобно – плюхнуться и ни о чем не думать полчасика.

Если бы Сашка осталась руководить!.. Инга во всем ее послушалась бы, она никуда не поехала бы, выскочила бы из своей лебединой шкуры, да пусть даже и на пенсию, и брели бы они лет через двадцать с Александрой по Александровскому саду, два божьих одуванчика, эго и суперэго (не по Фрейду – по статусу, все-таки у Инги, наверное, пенсия была бы побольше), брели бы среди детворы и солнечных зайчиков. Печально, конечно, но опыт сюжетных линий подсказывал Инге, что если герои дожили до старости, то сие уже неплохо! Но Сашка отпустила поводья, устранилась, а Инга отдалась другой эре, эре немилосердия. Все наоборот: сама предала, еще и обиделась на то, что ее от греха не уберегли.

Мага цепко взялась за руль не только машины. На какое-то время показалось, что все в надежных руках. Она афишировала достойную цель: вывезти народное достояние в виде растерянной, требующей реставрации едва ли не большей, чем «Даная», Инги в Европу. Дать шанс Инге увидеть Европу, а Европе – разглядеть в золотой монокль Ингу. Поймать вершину на излете короткого балеринского срока, задать всем перцу.

Как когда-то Нелли, Магдалена щедро поливала маслом еле тлеющий огонь Ингиного честолюбия. Но с Нелли был праведный труд, а с Магдаленой – вавилонская гордыня.

– Ты танцевала Эсмеральду? – интересуется Мага вскользь, словно для пометки в сооружаемом ею рекламном проспекте.

Эсмеральда? Давно это было. Сразу после Игоря. Нелли тогда ужесточила режим, понукала вовсю:

– Танцуешь как надо, но роли не выходит! Да не слушай ты, что говорят эти идеологини в климаксе! Представь, что ты сумасшедше красивая. И вся красота коту под хвост. Да, Эсмеральда, девочка-ангел, она и Квазимодо – тема ясная, но есть еще кое-что. Вспомни у Гюго: она же гибнет из-за мужчины. Представь, что мальчик… ну ладно, человек любимый, если угодно, тебя поматросил и бросил, ты – в череде развлечений, забудь патетику, сыграй обиду ниже пояса…