Книга Уготован покой... - Амос Оз

Год 1965-й, зима в промежутках между войнами, все эти страшные сны, полные воспоминаний о пережитых страданиях, о душевных ранах, которым пора уже затянуться, чтобы уступить место радости. Ведь это новая страница. Берег обетованный, как говаривали мы в юности.

Даже ветер притих, мягко повеяв с запада на восток, словно поручено ему было остудить стакан чая. Иолек решил приоткрыть окно, потому что сигаретный дым заполнил автобус. Он вдыхал свежий воздух и вновь увещевал свое сердце: не уставай! Поселки Гааш и Ришпон, старое поселение Раанана — все, что проносилось мимо, казалось ему последним и решительным доводом в споре, который мысленно вел он со своими давними противниками.

Лихорадочно, словно боясь упустить мгновение, новые поселенцы окапывались на равнинах, в песках, меж скалистыми склонами. С помощью тяжелых машин вгрызались они в землю, перемещали целые горы выбранной породы, закладывали бетонные фундаменты, выжигали заросли колючек. Прокладывали дороги, чтобы соединить новые поселения. Каждое утро мощными механизмами разравнивали холмистые пространства. В мастерских плавили и разливали в формы металл…

День за днем множество людей ездят из одного конца в другой, чтобы купить или продать, чтобы прощупать пульс торговли и найти новые возможности, чтобы сменить место и, значит, как говорит ивритская пословица, сменить судьбу. Люди непрестанно меняют квартиры. Используют выпавший шанс. Плетут хитрые интриги. Набрасываются на то, что подешевле. Прочитывают кипы газет на иврите и на других языках. Даже водитель автобуса — Иолеку показалось, что он выходец из Ирака, — тоже успел много чего хлебнуть здесь.

Все эти озабоченные беженцы, размышлял Иолек, мы их собрали со всех концов света и призвали сюда, и вот теперь необходимо найти способ заразить их идеей, а возможно, и мелодией, которая звучала и звучит в нашей душе. Только бы не охладело усталое сердце сейчас, в эти прекрасные дни, на которые уповали мы в самые тяжкие времена. Морские корабли, думал Иолек, прибывают к нам гружеными и гружеными уплывают от нас. Новые поселения создаются вдоль всех границ нашей страны. По непаханым землям пролегают первые борозды. Правильно поступил вчера Эшкол, когда, выступая по радио, решил рассказать народу о возрождении Таанаха. Здесь, в приморских городах, земельные участки переходят из рук в руки. Государство Израиль в охватившем его деятельном порыве выходит из берегов, так отчего бы и усталому сердцу не попытаться выйти из берегов… Мы еще своего последнего слова не сказали. Именно этой фразой я начну сегодня свое выступление на заседании руководства партии. Не отрицая опасностей, не затушевывая серьезных просчетов, я потребую от партии открыть глаза, оглянуться вокруг и — ощутить радость. Раз и навсегда. Конец унынию и горестному брюзжанию.

В такие зимние ночи случается, что неистовые ветры забушуют в горных долинах, в расселинах скал, и ты, путник, вдруг услышишь их отчаянный вой, будто примчались эти ветры сюда из заснеженных степей Украины, но и здесь не нашли покоя. Дожди всё усиливаются, кое-где речные потоки, разлившись, начинают разрушать берега и, возвращаясь к серому морю, сносят на своем пути низинные участки. Порой перед самым восходом проносится звено реактивных самолетов, словно стая разъяренных псов, с остервенением разрывающих полог низкого неба.

На центральной автобусной станции Тель-Авива Иолек оказался свидетелем неприятной ситуации (она стара как мир, до сих пор не изжита и в будущем еще причинит нам немало хлопот): на платформе, от которой отходят автобусы в Изреельскую долину, был пойман на мелком воровстве человек, еврей, уроженец Венгрии. Завидев приближающегося к нему полицейского, человек этот завопил страшным голосом, словно бык, учуявший близость смертного часа, завопил на идиш, языке евреев из Восточной Европы: «Гвалт, гвалт, евреи, гвалт!»

Огорченный Иолек купил вечернюю газету и сел читать ее в маленьком кафе, неподалеку от центральной автобусной станции. Заголовки сообщали о состоявшемся в Каире совещании командующих арабскими армиями, принявшем ряд секретных решений. Речь главы правительства Эшкола публиковалась в тезисах на последней странице. На той же полосе сообщалось о массовой драке между беженцами на окраине поселка Нес-Циона. Иолек представил себе эту драку, где шли друг на друга немолодые уже мужчины, слабые, с одышкой, страдающие язвой желудка, повышенным давлением, этакое бессильное насилие, слабые удары и бурная истерика.

В городке Бейт-Лид пришлось связать толстыми веревками двух пожилых горожан, поднявшихся друг на друга с топором и мотыгой. Вооружившийся мотыгой был пекарем из Болгарии, а его противник с топором — ювелиром из Туниса. А еще рассказывалось в газете о жителе Лахиша, бросившем свой дом и семью — двух жен и девятерых детей, среди которых были две пары близнецов; он оставил записку, в которой сообщал, что намерен разыскать следы десяти потерянных колен Израилевых. Его собственные следы не обнаружены и по сей день. А вот еще: «колдун» из сельскохозяйственного поселения Геулим обвинялся в том, что изготовлял фальшивые амулеты для бесплодных женщин, опаивал их дурманящим зельем, а когда оно начинало действовать, вытворял с несчастными такое, о чем и сказать невозможно…

Иолек поблагодарил официантку, заплатил за кофе и отправился своей дорогой. Тель-Авив не казался ему красивым, но сама идея создания этого города воспринималась им как чудо. Улицам, которым без году неделя, здесь постарались придать такой вид, как будто они пришли из глубины времен. Даже зеленые скамейки поставили там и сям, будто это Краков или Лодзь. Иолек решил посидеть на одной из таких скамеек, потому что почувствовал легкое недомогание. К тому же заседания руководства партии никогда не начинаются в назначенное время. Какой-то гражданин узнал Иолека: запомнил его лицо — то ли со времен давно прошедшего съезда, то ли по фотографиям в газетах еще с тех дней, когда Иолек входил в правительство, представляя там кибуцное движение. Он поздоровался с Иолеком, сказав ему «доброе утро», и, поколебавшись, вступил с ним в беседу:

— Ну, товарищ Лифшиц, разве вы не обеспокоены в эти дни?

— Обеспокоен? Чем? — удивился Иолек.

— Вообще. Ситуацией, как говорится. Вы… вы поддерживаете всё это?

Иолек, человек веселый и остроумный, ответил, по своему обыкновению, вопросом:

— А когда евреям было лучше?

Пожилой гражданин сразу же решил, что ему следует извиниться и даже изменить свое мнение:

— Я имел в виду… да… вообще-то, да… Вот только, дай Бог, чтобы все это не кончилось очень плохо…

И, снова вежливо извинившись, пошел своим путем.

На внутренней газетной полосе Иолек нашел заметку о человеке, которого давно знал, хотя знакомство их было довольно поверхностным, об инженере по имени Шалтиэль Палти, уроженце города Новозыбкова, прибывшем на землю предков еще в начале двадцатых годов. Этот Палти утверждал, что ему удалось изобрести, правда пока лишь в основных чертах, гигантскую ракету, которая раз и навсегда способна обеспечить безопасность Государства Израиль, защитив его от любых посягательств. Когда все его письма и меморандумы, направленные властям, остались без ответа, старый инженер появился в канцелярии Еврейского национального фонда со старым итальянским пистолетом в руке и в приступе гнева легко ранил молодую машинистку, а затем едва не покончил с собой в подвале здания, в комнате, где стояли ксероксы.