Книга Раки-отшельники - Анне Биркефельдт Рагде

Отцу она тоже звонила очень исполнительно. У них должна была появиться новая домработница, чем он был очень недоволен. Похоже, только это омрачало жизнь на хуторе. Но, учитывая, как быстро отец привык к первой, можно надеяться, что все пройдет хорошо и с этой.

Собаки предупреждали ее появление лаем и протяжным воем, бросаясь на ограждение из сетки. Пять из них выскочили наружу, включая Луну, остальные остались в своих загонах и возбужденно лаяли внутри, даже те, кто не мог ее заметить.

— Привет! Это же я!

Она подбежала к ограждению, просунула пальцы в сетку и прижалась к ней лицом, которое псы тут же облизали, стараясь подпрыгнуть как можно выше.

— Луночка, какая ты хорошая…

Жалко, нельзя было держать их дома подолгу, потому что собаки начинали задыхаться. В это время года их шкура была предназначена для серьезных морозов. Даже в новогоднюю ночь, когда Луна исполняла роль полиции, ее очень скоро привязали снаружи, где она свернулась калачиком на холодном снегу.

Он встретил ее в дверях, обнял и коротко поцеловал в лоб, щеки и губы.

— Ты останешься? — прошептал он ей в волосы.

— Конечно. Если хочешь.

— Хочу. Отличная куртка. Новая?

— Нет. Купила ее как-то осенью.

Он приготовил соус из пакетика, пожарил фарш, сварил рис и смешал все в кастрюле. Не особенно вкусно получилось, но главное, что им приготовлено. Он налил красного вина в бокалы, камин уже горел. Мобильник он выключил, когда она еще только парковалась. Она чувствовала, что счастлива, здесь, сейчас, вместе с ним. Он был ближе и роднее, чем все ее предыдущие мужчины. Выпитое вино побудило ее задать глупый вопрос:

— Почему я вообще тебе нравлюсь? Именно я?

Он пожал плечами, усмехнулся, отпил вина.

— Может, потому что я тебе нравлюсь? И мои собаки?

Они никогда не говорили о будущем, жили одним днем, никогда не вели себя как пара, только встречались на этой даче. Она и не жалела об этом, не хотела его ни с кем делить, хотя было бы забавно показать его знакомым, покрасоваться рядом с таким мужественным плюшевым мишкой, понаблюдать за завистью других женщин.

— Во сколько тебе вставать? — спросил он.

— В семь.

— Тогда вполне уже можно ложиться.

— Но сейчас только половина девятого, — сказала она с улыбкой.

— Вот именно.

И тут появился этот волчий взгляд.

Когда он спустя долгое время встал за остатками вина и бокалами, и принес их в постель, она заговорила об Эрленде.

Она давно не могла до него дозвониться, прошло уже две недели с тех пор как между Эрлендом и Крюмме пробежала кошка. В те редкие разы, когда она слышала его живой голос, а не запись на автоответчике, он был занят и не мог разговаривать; и все было хорошо, и нечего беспокоиться, он оформлял новые витрины, Пасха уже не за горами, у него сто тысяч дел, — говорил Эрленд. Но он больше не звал ее в Копенгаген, и ее это настораживало.

Раньше она не говорила с Кристером об Эрленде. Единственное, что он знал о ее семье, это что от матери недавно ушел муж, а отец вел хозяйство на хуторе где-то под Трондхеймом. Он даже не спросил, что за хозяйство у отца — коровы, свиньи, овцы, зерновые, картофель, или клубника, или все вместе.

Но теперь она была преисполнена такого эротического счастья и любви, что хотелось поделиться этим со всеми, и было очень больно думать об Эрленде и Крюмме, поэтому слова вырвались из нее сами собой.

— Так он, значит, педик, — сказал Кристер.

— Да. И у нас такая небольшая разница в возрасте. Он всего на три года старше, поэтому вроде как и не дядя. Почти что брат. У меня никогда не было ни братьев, ни сестер.

— И они с любовником поссорились?

— Да, что-то случилось, и мне это не нравится. Я очень много об этом думаю. Когда я не думаю о тебе, я думаю о них. И это как-то связано.

Она лежала головой на его руке, прислонившись потным затылком к потному плечу, улавливала запах из его подмышки, простыня под ними была влажной, времени — не больше половины двенадцатого, впереди еще длинная ночь. Она приподнялась на локте и отпила вина из бокала на ночном столике, ей пришлось перегнуться через него и он погладил ее грудь.

— Мир полон педиков, — сказал он.

— Ты это к чему?

— Ну, этот Эрленд… твой дядя. Снимет себе нового. Они же это делают на раз, в саунах, в клубах. Такие ребята особенно не мучаются. Джордж Майкл, например, снимал парней у писсуаров. Ты только подумай, миллионер и снимаешь кого-то в туалете! Правда, жизнь у него стала адской! Договор со звукозаписывающей компанией полетел ко всем чертям, так что минет-то влетел ему в копеечку.

— Тут все не совсем так. Эрленд и Крюмме прожили вместе двенадцать лет, — сказала она.

— Конечно, но наверняка у них были другие связи. Гомосексуальные отношения всегда очень свободные.

— Похоже, ты все об этом знаешь, — заметила она. — Но мне кажется, они очень верны друг другу.

— Ну да, ну да, тебе виднее.

— И поэтому мне так грустно. Если что-то между ними произойдет…

— Да уж, наверно, произошло, — сказал он.

Она лежала и смотрела в потолок. Дверь в гостиную была открыта, она услышала, что он подложил дров в камин, когда ходил за вином. Она знала, что больше не стоит ничего говорить.

— А если бы гетеросексуальная пара поссорилась через двенадцать лет, тебе было бы грустнее? — спросила она.

— Это было бы, по крайней мере, более естественно.

— Так ты гомофоб, а? — сказала она с деланным смешком и поспешила его поцеловать.

— Просто не считаю это совершенно нормальным делом. Особенно, если представить себе, как у них все происходит.

— А ты не представляй.

— Но ведь это противно. Мне кажется, противно.

— Тебя же никто об этом не просил, — сказала она.

— Нет. Но мне было бы неуютно рядом с такими.

— С такими?

— С педиками, — ответил он.

— Думаешь, Эрленд бы тебя изнасиловал? — сказала она и засмеялась, почувствовала, как сильно бьется сердце. Наверное, он тоже это заметил, как в ее теле, словно часы, стучит сердце.

— Нет. Но если бы он начал флиртовать, я бы сблевал.

— Господи, Кристер…

— Я говорю, что чувствую. Я бы сблевал.

Любовью они больше не занимались. Она пошла в туалет и долго там сидела, считая дырки от сучков в вагонке, а когда вернулась, он уже спал. Она подумала о пяти собаках на псарне, которых еще не заперли в клетках, оделась и вышла к ним.

Они сами знали, кто в какую клетку заходит, и довольные заползли на свою солому. Она села на корточки перед Луной и долго ее гладила.