Книга Пианисты - Кетиль Бьернстад

Предсказания В. Гуде

Снова август. После гибели мамы прошло два года. Я не вижу Аню все лето. Мне хочется позвонить ей, но я не смею. Брожу подолгу утром и вечером. Эти названия улиц я помню наизусть. Эльвефарет. Фодвейен, Уве-Кристиансенс-вей, Нёттевейен, Кристиан-Аубертс-вей, Финнхаугвейен, Векерёвейен. Белые цветы июня превратились в плоды и фрукты. Семьи, которые уезжали на лето, вернулись обратно в свои виллы. Катрине, отец и я живем на Мелумвейен как чужие. Иногда Катрине спрашивает меня, не видел ли я Аню. Но я не знаю, где Аня. Красная вилла, в которой она живет, прячется за высокими деревьями, как и многие виллы в Рёа. Будь сейчас зима, по освещенным окнам можно было бы понять, есть ли там кто-нибудь дома. Но летом это невозможно. Несколько раз я стоял у ее дома в надежде услышать громкие звуки большого динамика AR, о котором она мне рассказывала, но слышал только пение птиц, а вскоре перестали петь и они. Кроме того, я не мог оставаться там слишком долго, не вызвав подозрений соседей. Гараж, где стоит «Амазон», закрыт. Поэтому я просто брожу по улицам, превращаясь в мечтателя. Часами сижу в ольшанике и думаю только о ней.

Однажды мне звонит Ребекка Фрост. Я знаю, что почему-то она неравнодушна ко мне. Она целует меня в губы. Но все-таки я для нее только один из многих. С таким же успехом она может поцеловать и Фердинанда.

— Аксель! Надеюсь, ты не навсегда исчез из моей жизни?

Я поражен.

— Нет, конечно!

— Как прошло лето в твоем краю?

— Я занимался. «Аврора». «Гаспар», но не очень успешно. И еще опус 109.

— Самый лучший из всех.

Мы говорим о последних сонатах Бетховена. Великих, тех, в которых столько говорится о смерти. Что нас, молодых, так в них привлекает? Я забываю спросить Ребекку, как она поживает. А может, просто не хочу спрашивать. Потому что она так богата, потому что, наверное, плавала на яхте со своими богатыми друзьями возле Тьёме и упражнялась на рояле «Бёзендорфер», который стоит у них на даче и нравится ей больше, чем стоящий дома, на Бюгдёе, «Стейнвей». А ее папаша, сказочно богатый судовладелец Фабиан Фрост, заработавший кучу денег на своих танкерах во время беспорядков на Ближнем Востоке, наверное, опять плавал где-то вместе с королевской семьей. В жизни Ребекки столько солнца, думаю я. Яркого солнца, спокойного моря, красивых ковров, картин под стеклом и в старинных рамах.

Но она звонит мне по иному случаю. Она звонит, чтобы поговорить о В. Гуде.

— Он хочет с нами встретиться, — сообщает она.

— Кто? Этот импресарио?

— Именно так. Сам В. Гуде. Он хочет встретиться с нами, со всеми финалистами прошлого года. В. Гуде приглашает нас на ланч в «Блом» через две недели.

— А чего он хочет?

— Поговорить. О нашем будущем. Пожалуйста, не отказывайся, Аксель.

— Я приду, — обещаю я.

Конечно, я приду на встречу с В. Гуде. Это великий импресарио, у него в кабинете наверняка висят портреты Рубинштейна, Хейфеца и Кемпффа. И может, не просто с их подписями. Вполне возможно, что на них написано: «Моему доброму другу В. Гуде…» и другие высокие слова. В. Гуде один заправляет всей музыкальной жизнью Осло. Впрочем, есть и несколько других имен, это импресарио развлечений, которые тяготеют к Фрэнку Синатре, мотокроссам и боксерским боям, но В. Гуде — единственный, и все мы, молодые пианисты, знаем, что должны считаться с его интересами. Они имеют значение для всех нас. За несколько дней до ланча Ребекка снова звонит мне и сообщает, кто дал свое согласие прийти на встречу с В. Гуде. Кроме нее, это Фердинанд, Маргрете Ирене, Аня и я. Значит, Аня там будет, думаю я с облегчением. Придет. Наконец-то я снова ее увижу.

Сентябрь в Осло. Воздух приносит грусть, резкие порывы западного ветра обеспечивают ясную погоду и предупреждают о приближении осени. Новоиспеченные студенты уже внесены в списки своих учебных заведений. По центру Осло с важными лицами разгуливают студенты-первокурсники в смешных шапочках. Все полно ожиданием чего-то нового — новой жизни, новых людей. Даже я до боли тоскую и жду чего-то, поднимаясь вверх по лестнице от остановки «Национальный театр», разочарованный тем, что не встретил Аню и мы не смогли поехать в город вместе. Я со своим роялем превратился в одинокого волка. Провал на Конкурсе молодых пианистов лишил меня статуса, но друзья меня не забыли. Я благодарен Ребекке, что она пригласила меня на встречу с В. Гуде. Что-то должно измениться. Я дал себе срок до будущего года, а там снова приму участие в конкурсах и концертах. Самый солидный концерт — «Новые таланты», который Филармония устраивает каждый год в январе. Стоит подумать и о международных конкурсах. Главный, конечно, конкурс имени Чайковского в Москве. Конкурс королевы Елизаветы в Лондоне, большие конкурсы в Америке. Я не сомневаюсь, что рано или поздно одержу победу, но на это нужно время. Дома, на Мелумвейен, мне приходится использовать среднюю педаль, приглушать звучание, потому что отец был вынужден сдать жильцам две комнаты на втором этаже. Один — странный тип с Запада, некто Скаар, истинный христианин, все лето занимается спортивным ориентированием, всю зиму ходит на лыжах, а между этим изучает точные и естественные науки. И второй — огромный детина из Тотена, Бендиксен, от которого воняет нюхательным табаком и потом, он изучает философию. Но они часто бывают дома в первую половину дня, и поэтому я не могу играть на рояле по три часа подряд в полную силу. Первый раз, когда я это проделал, Скаар появился в дверях белый как мел и пропищал:

— Всему есть предел! Всему есть предел!

Из-за невозможности играть так, как мне хочется, я стал раздражительным. Из-за отсутствия Ани тоже. И тем не менее я шагаю по улице Карла Юхана к «Блому», исполненный надежд. Этот ресторан я всегда связываю с мамой. Кажется, там она отмечала свое сорокалетие? И была приглашена половина Оперы? При мысли о маме у меня колет сердце. Что бы она сказала и что бы сделала, если была бы сейчас жива? В ее судьбе меня особенно пугает то, что она никогда не могла нарушить привычные нормы поведения — тянула этот безнадежный брак, не осуществила ни одной своей мечты. Хотя что такое мечты? Может быть, всего лишь слабый предлог, чтобы иметь возможность жаловаться на ту жизнь, которой живешь. Я иду в «Блом» и думаю о маме, вижу молодых счастливых студентов, спешащих в университет, гимназистов, толпящихся группками возле кафе-мороженого, музыкального магазина и книжного магазина «Танум». Настал их черед. Они уже сделали важный выбор, а вот я застрял, и в воспоминаниях, и в чувствах. Может быть, В. Гуде — это спасение. У него есть волшебная палочка. Ему достаточно только указать ею на оркестр и на концертный зал. Он может открыть нам дорогу в Карнеги-холл.

Я думал, что приду в ресторан первым, но оказался последним. Все уже сидят за столом. Аня — в дальнем конце, она подобрала волосы, завязав хвостик. Из-за этого ее лицо выглядит более открытым, а взгляд — более выразительным. Она дружески смотрит на меня. Я киваю ей, не в силах оторвать от нее глаз. Потом здороваюсь с остальными, они нисколько не изменились, и наконец приветствую самого В. Гуде в белой рубашке и галстуке. Он вежливо встает, крепко пожимает мне руку, почти трясет меня и говорит: