Книга Иностранец в смутное время - Эдуард Лимонов

«Батман, — сказал Смирнов, — как ты позволяешь, чтобы твоя девушка отиралась по всяким музыкалкам и отсутствовала на собственном дне рождения».

«Вижу, вижу, как машут над нею крыльями вороны… — Егорушка сполз в угол между кухонным шкафом и стеной и устроился там на корточках, заняв удивительно мало места. — Вороны мужского пола».

«Не пизди с пола, — дружелюбно оказал Батман. — Вы жрать наверное хотите, а, ребята? — И потряс в руке банкой тушеного мяса. — Открыть?»

«Открывай, не спрашивай, — Смирнов разлил в рюмки коньяк. — Берите, Индиана Иванович, выпьем за наше счастливое избавление из чеченского плена».

«Выпьем. Погано, однако, расхаживать по миру безоружным. Я бы пристрелил его с удовольствием. Есть типы, которых следует убивать. И чем скорее, тем лучше. Он унизил нас, этот горный человек».

«Да что с вами случилось, рассказали бы толком, — Батман содрал с банки верхнюю половину оболочки. Вкусно запахло нитратами и кальциями. Ножом Батман разделил мясо на произвольное количество кусков. — Приобщайтесь, господа. Мсье Индиана, цепляйте вилкой…»

«Нас взял на Трубной улице в плен горный муджахетдин и требовал выкуп — французский паспорт Индианы Ивановича. Так как я был принят горцем за бади-гарда французского гостя, то я подвергся грубому обыску, включая интимные части тела…»

«Интимные части тела…» — мечтательно произнес с полу Егорушка («Они все пэдэ», — подумал Индиана. — «Они придумали арфисток, на самом деле я попал на малину пэдэ. Ты пьян, Индиана!» — вступился за ребят самый внутренний, обыкновенно малоразговорчивый голос Индианы. — «Они симпатичные нормальные ребята. Сам ты пэдэ!»)

«К счастью, паспорт я оставил в отеле, — сказал Индиана. — Из осторожности».

«Я дозвонилась в консерваторию. Девочки скоро приедут, — мама-хиппи вошла в кухню, лучась всеми морщинками. — Они выходят».

«Почему я не ваш сын, Лариса Сергеевна?» — Батман обнял маму-хиппи за талию.

«Да, почему ты не мой сын, Батманчик? Мальчики, вы закусывайте и фруктами. Все ведь стоит для вас, — она указала на холодильник. Там лежали мандарины и виноград. — Батманчик привез с Центрального рынка».

«А чем вы, ребята, в этой стране деньги зарабатываете? Простите за бестактный вопрос?» — Индиана почувствовал, что опьянел. Мыслил он свободно, и, как ему казалось, ясно, но произношение слов стоило ему больших усилий.

«Батман у нас известный кооператор. Он делает то же, что и я, продает чужие картины, но легально. Для художественного кооператива при Доме Культуры пожарников. Себе, разумеется, он берет львиную долю».

«Приходи, мсье Индиана, на аукцион через неделю. Ты еще будешь здесь?»

«Если не уеду к родителям».

«Почему — если? — осведомилась мама-хиппи, стакан сладкой водички в руках. — Вы обязательно должны поехать к родителям. Где они живут?»

«На Украине… Страшно… после двадцати лет отсутствия. Отцу было пятьдесят один, сейчас за семьдесят. Был он бодрым мужчиной, сейчас, очевидно, уже старик. Плюс я опубликовал в журнале повесть, где среди прочего анализировал личные отношения между отцом и матерью. Матери мой анализ должен очень не понравиться. Я только здесь это понял, попав на эту землю. Двадцать лет ведь. Пропасть». Магнитофон внезапно щелкнув, остановился, и стало слышно шуршание и ветер.

«Это ветер в стекла снег швыряет. Вы отвыкли, наверное, — сказала Лариса Сергеевна-хиппи. — У вас там снег-то выпадает?»

«Да уж несколько лет не было».

«Ненавижу снег», — сказал Батман.

«Вижу, вижу, как машут крыльями вороны…» — загадочно подняв светлые глаза вверх, сказал с пола Егорушка.

Новорожденные явились в полночь. Индиана был уже очень пьян и молчалив. Ему было неудобно перед девушками, что он пьян и молчалив. Девушки были красивые. Темные, жгучего румынско-венгерского типа. Должно быть, активные в жизни и в постели. «Талии как у шахматных королев, — сказал Индиана Смирнову. — Та, что в блестящих скользких чулках, нравится мне больше».

«Мне тоже, Индиана Иванович. Именно она, в блестящих чулках, — девушка Батмана. Но мне кажется, — Смирнов наклонился к уху Индианы и последнюю часть фразы прошептал, — мне кажется, что Батман не спит с ней, что она ему не дает. Держит его за хорошего парня, но не дает. Хотите попытаться, может быть, вам даст?»

Они переселились в большую из комнат. Оказавшись в кресле, рядом со шкафом с книгами, Индиана произнес небольшую речь: «Извините, новорожденные. У меня нет для вас подарков… Мы целый день проблуждали со Смирновым в снегах, попали в плен, потом в Лужники, я не успел заехать в гостиницу. Вообще-то я уже очень пьян, и, если начну говорить глупости, вы меня, пожалуйста, извините». Смирнов сказал, что все пьяны, за исключением Ларисы Сергеевны, она отпила свое в шестидесятые годы, а теперь не пьет. Что Индиане незачем так много раз извиняться.

Индиана пьянел, не извиняясь больше, но становился грустнее и беспокойнее. «Как ты думаешь, Саша, съехать мне из «Украины»? — схватил он Смирнова за рукав свитера. «Зачем?» «Но ведь чечен… Он может найти меня. Я, скажется, сказал ЕЕ ПОДРУГЕ по телефону, что звоню из «Украины». Или мне встретиться с ним завтра в шесть в «Узбекистане»? Я смогу сделать сенсационный материал для моей газеты. У меня, Саша, есть бумага от французской сатирической газеты, что я представляю ее в Москве».

«Какой, однако, у вас широкий диапазон выбора. От побега от врага до сближения с ним лицом к лицу. Я не думаю, что вам следует съезжать из отеля. Горный человек забудет о вас завтра же. Уже, я думаю, забыл. На встречу с ним в «Узбекистане», я считаю, вам лучше не ходить. Вероятнее всего, с вами ничего не случится, но вспомните, что произошло с вашим французским гражданином Басмаджяном».

«Я бы лучше снял квартиру, Саша…»

«Вам негде жить? — Лариса Сергеевна присела рядом с ними. — У меня есть комната на улице Веснина. Правда, в квартире пятеро соседей, и комната в состоянии ремонта, кроме общего туалета никаких удобств, но переночевать там всегда можно».

«Возможно, мне понадобится комната», — пробормотал Индиана. Он был так пьян, что с удовольствием задремал бы, свалившись где-нибудь в углу. Но сознание того, что он в чужом городе, в чужой стране, заставляло его сидеть и делать вид, что он трезв и не хочет спать. Они бродили мимо него в тусклом свете, тенями, под приглушенную музыку, и у него настойчивое возникло впечатление, что они скрываются. Что их небольшому племени из семи человек грозит опасность. Они скрываются тут, в бункере, а вокруг снега, опасности, враждебный город и враждебная страна с воинственным населением. Бедные мы и несчастные, подумал он. Слабые, скрываемся мы тут, с нашей музыкой, виноградом, коньяком и картинкой Зверева, ее принес Батман в подарок близнецам. Мы в окружении. И я в окружении, и никогда мне отсюда не выбраться. Он вспомнил далекий, в Париже, свой стол, покрытый зеленым сукном. Не Бог весть какой стол, всего лишь доска, покрытая сукном, положенная на старый комод (даже не ему принадлежали эти доска и комод, но квартирной хозяйке), однако он вспомнил с нежностью о столе, о солнечном тесном чердаке и о книгах своих. Париж? Какой Париж? Он никогда не уезжал из страны раздражительных людей и плохого климата. Ему приснился длинный сон. Не жил он никогда в ветреном Нью-Йорке, не жил в Риме и Париже. Сон. И вот он проснулся. Пред ним — явь. Тусклые лампочки родной страны, шуршание снега по стеклам… «Сделайте громче музыку, — попросил он, — нельзя?»