Книга Реставрация - Роуз Тремейн

Ломберный столик, бывший совсем недавно операционным столом, превратился в обеденный. Мы ели руками и пили вино прямо из глиняной бутылки. Еда и огонь в камине смягчили боль в моем позвоночнике и заставили предательски покраснеть нос Селии.

Когда мы закончили трапезу, Селия запела. Она пела колыбельную, очень красивую, а потом шепотом поделилась со мной тайной надеждой, что король подарит ей ребенка. Как раз об этом она писала ему в письме, когда услышала слабый шум, — это с жердочки упал соловей. Увидев в этом нехороший знак, она тут же бросила письмо в огонь и побежала будить меня. Я не знал, что сказать Селии по поводу ее «тайной надежды», хотя меня испугали ее намерения. В конце концов я уронил голову на стол прямо на кости от цесарки и моментально заснул, а проснувшись, услышал плач Селии.

Я выпрямился. Из окна лился серый свет — близился рассвет. Огонь в камине почти погас. Селии за столом не было, она стояла на коленях у клетки.

— Он умер, Меривел, — сказала она. — Он точно умер.

Я опустился на колени рядом с ней. Соловей лежал в мутной зеленоватой лужице — последних его испражнениях, вызванных слабительным. Окостеневшее тельце говорило о том, что он и в самом деле мертв, но, по правде сказать, меня это не очень огорчило: ведь рыдающая Селия, ища утешения, упала мне на грудь, и три или четыре минуты я, стоя на коленях, держал ее в своих объятиях. Мне ужасно хотелось целовать и ласкать ее, но я сдерживался. Наши головы соприкасались, я гладил ее волосы.

Спустя два дня после того, как мы в парке, рядом с могилой Минетты, похоронили индийского соловья, повалил снег. Тогда-то к моему дому приехал на тучной серой лошади мужчина. Звали его сэр Николас Хогг. Он сообщил мне, что является мировым судьей прихода Отбуа-ле-Фэлоуз, куда входит и Биднолд. На прошедшем недавно ежеквартальном собрании прихода меня — как владельца поместья Биднолд — выбрали приходским попечителем по призрению бедняков.

Я пригласил судью Хогга в мой кабинет. В тот день моя одежда была менее яркой, чем обычно. Селия настояла, чтобы я носил demi-deuil[45]по несчастному соловью, и Хогг, похоже, принял меня за обстоятельного и серьезного человека.

Я поинтересовался, что входит в обязанности попечителя, и Хогг ответил, что эти обязанности весьма необременительны. «В настоящий момент в Норфолке немного бедняков, и они не очень портят общую картину», однако я всегда должен помнить, что бедняки делятся на три категории.

— На три категории? — переспросил я. — И каждый укладывается в одну из них?

— Да. На нашей территории встречаются Беспомощные бедняки, Здоровые и Ленивые.

— Ага, — отозвался я.

— От попечителей по призрению ожидают, что они не ошибутся в причислении бедняков к определенной категории: ведь ошибка непременно заставит бедняка предстать перед мировым судьей и тем самым отнимет у того драгоценное время. Поэтому спешу вас предупредить, что чаще всего ошибаются, не зная, куда отнести бедняка — к Беспомощным или Ленивым: ведь многие лентяи притворяются беспомощными и могут обмануть неподготовленного человека. Полагаю, вы меня понимаете?

— Думаю, да.

— Следовательно, ваша главная задача — не ошибиться при классификации. Представьте, что вы видите человека, просящего милостыню у большой дороги, — как определить, к какой категории он относится, Беспомощный он или Ленивый?

Я немного подумал. У меня возникло мгновенное искушение легкомысленно заметить, что при дворе многие предпочтут, чтобы их считали, скорее, Ленивыми (впрочем, таковыми они и были), чем Беспомощными, то есть импотентами (некоторые действительно ни на что не годились, но всячески это скрывали, прибегая к хитроумным уловкам). Однако я положил отнестись серьезно к новым обязанностям, поэтому ответил, что сначала внимательно осмотрю этого человека, чтобы понять, насколько он здоров, — не изувечен ли, не болен, не ранен, потом расспрошу, какие личные обстоятельства заставили его просить милостыню.

Сэр Николас покачал головой.

— Нет и нет, — возразил он. — Это ненадежный метод. Нет, нет и еще раз нет. Ему надо задать всего лишь один вопрос. Нужно спросить, есть ли у него лицензия на право просить милостыню, и если есть, удостовериться, что лицензия истинная, а не поддельная.

— А если у него вообще нет лицензии?

— Это и будет ответом. Значит, он не Беспомощный бедняк, а Ленивый. Дело весьма простое.

— А как получают лицензии, сэр Николас?

— Нам, судьям, подается заявление. Каждое заявление рассматривается на ежеквартальном заседании.

— А как быть человеку, попавшему в беду, ну, скажем, пострадавшему в уличной драке или сломавшему позвоночник при падении с дерева, на котором он собирал сливы: работать он не может, а следующее ежеквартальное собрание нескоро? Ведь, если не попрошайничать, не проживешь?

— Это гипотетический случай, сэр Роберт, я не слышал о таком прецеденте. В любом случае, милостыню просить он не имеет права. Пусть ищет другие возможности.

— Какие? Я что-то не соображу.

— Например, он может прийти к вам.

— И что я должен делать?

— В обязанности попечителя входит оказание просителям мелкой денежной помощи, в размере шести-девяти пенсов, или, если это больше устраивает обе стороны, — можно пожертвовать куренка или свиную ножку, кому что удобнее. Именно по этой причине в попечители выбирают людей с достатком, чтобы пожертвования не были в тягость.

Сказав это, сэр Николас закурил трубку — та источала омерзительное зловоние — и тем самым дал мне немного времени, чтобы сформулировать следующие вопросы, касавшиеся состояния работного дома в Норвиче и выполнявшейся там работы. Это место было главным пристанищем тех, кого Хогг называл Здоровыми бедняками графства. В ответ мне было сказано, что этот работный дом замечателен во всех отношениях, живущие там мужчины, женщины и дети сидят с веселыми лицами за прялками и ткацкими станками — «таким образом, получается, что благотворительность распространяется не только на их плечи и руки, которые трудятся, но и на праздные ноги, пребывающие в безделье».

Хогг смахнул табачные крошки с мясистой губы и прибавил:

— К сожалению, больницу, что там находилась, переоборудовали в пивную, — ошибка, на мой взгляд, — но мне сообщили, что тех немногих больных, что нуждались в лечении, разместили в подходящем сарае.

Я спросил, входит ли в мои обязанности попечителя посещение работного дома в Норвиче, но сэр Николас успокоил меня, сказав, что моя опека распространяется только до границ Отбуа-ле-Фэлоуз, а соседние приходы Кут-бай-Лейлэнд и Рамуорт Сент-Джеймс я опекаю, по его словам, уже вместе с лордом Бэтхерстом, — последнего он охарактеризовал как «замечательного попечителя, который щедро жертвует просителям кроликов». Меня привело в замешательство известие, что Бэтхерст способен разобраться, кто из бедняков Беспомощный, а кто Ленивый, и я уже собирался поделиться с судьей своими наблюдениями по поводу плачевного состояния разума соседа после несчастного случая, но тут сэр Николас подошел к окну, увидел, как валит снег, и сказал, что должен немедленно ехать: есть риск, что дорогу занесет, и тогда он не сможет попасть в «Центр в Отбуа» — так он назвал место своей работы.