Книга Обмененные головы - Леонид Гиршович

Но и помимо всех этих эмигрантских виньеток, в «Русской мысли» могло попасться что-то занятное. Ну вот хотя бы… «Свободная трибуна» (рубрика), на целый разворот. Я еще стоял на перроне – кто-то повернулся спиною ко мне (в окне), освобождая путь пробирающемуся по коридору пассажиру с чемоданом. Говорю это к тому, что, увидя, о чем и кто со «свободной трибуны» вещает, я еще мог под предлогом, что «встретил знакомого» («Как, снова знакомого!» – воскликнет сосед-кларнетист, намекая на мой, уже всему оркестру ставший известным, гоголевский опыт в Варшаве), перебраться в другой вагон, от всех подальше, и там прочитать – в обратном переводе с английского – статью Валерия Лисовского. Наверное, тоже сперва ее Ирине читал… Прилагается фотопортрет автора, парящего над миром с закрытыми глазами, ухватившись одной рукой за дирижерскую палочку.

«Нам не надо представлять любителям музыки Валерия Лисовского. За короткое время имя этого дирижера, выпускника Московской консерватории, приобрело громкую славу. “Роберт-Дьявол” на сцене и он же за дирижерским пультом» , – писала торонтская «Дейли мейл» после его выступления в Мейлитопол-Хауз. «Со времен Бруно Вальтера венцам еще не доводилось слышать столь совершенного исполнения “Линцcкой” симфонии. Невероятно, но композитор и дирижер на сей раз встретились как два равноправных партнера», – замечает критик газеты «Винер музикцайтунг». Не так давно на страницах популярного израильского еженедельника «Джерузалем тауэр» появилась статья Валерия Лисовского по вопросу, давно уже вызывающему горячие споры среди израильской общественности: быть или не быть в репертуаре израильских концертных залов сочинениям таких композиторов, как Р.Вагнер, Р.Штраус и Г.Кунце . Уже из названия статьи следует, что высокоодаренный музыкант говорит «нет» в самой категорической форме (статья называлась «Не быть»). Напоминаем нашим читателям, что эту нелегкую проблему, стоящую сегодня перед израильтянами, решать со временем предстоит и нам. И у нас были, да и продолжают быть, свои Кунце, свои Рихарды Штраусы – во всех сферах культурной деятельности. Какая судьба ожидает их произведения в грядущей, неподсоветской России?

Не быть . (Сокращенный перевод с английского Иды Каминки я сокращу еще в полтора раза.) В государстве евреев – народа, давшего миру бессчетное число выдающихся музыкантов, – не звучит музыка трех немецких композиторов (…). Нет закона, который запрещал бы ее к исполнению. Однако попробуйте поставить в программу концерта любое сочинение любого из вышеперечисленных композиторов, и вся страна вскрикнет, как от боли. Зальется краской стыда – как от плевка. Сегодня раздаются голоса: игнорировать во имя некой абстрактной культуры болевые рефлексы нации. Но боль, как известно, защитная реакция любого живого организма, притом реакция непроизвольная, так что доводам рассудка не поддающаяся. Можно, правда, вызвать усиленные наряды полиции. Другими словами, связать, привязать к стулу вопящего от боли, одновременно просвещая: нам (полиции, муниципалитету, правительству) не по душе желание этих господ исполнять «Траурный марш» из «Гибели богов», но мы готовы умереть за их право это сделать. Потому что мы – свободное демократическое государство. Да… свободное демократическое государство – как и любое другое, даром что еще немногим больше четверти века назад эти самые марширующие «боги» за нами не признавали права на жизнь. Теперь нам позволено стать «как все». Станем? Будем? Будем как ни в чем не бывало слушать «Путешествие Зигфрида по Рейну»? «Культурный альтруизм евреев заслуживает похвалы», – писал Ницше – превратимся в сверхчеловеков, для которых есть только одна мука – быть отлученными от некой абстрактной формулы прекрасного?

Довольно! Нет абстрактной красоты, красоты для сверхчеловеков, – вернее, мы знаем, какой ценой за нее приходится платить. Дело не в личностях реальных носителей этой надзвездной культуры, пребывающей по ту сторону добра и зла, хотя их безнравственность глубоко симптоматична. (Следует тем не менее основательный пересказ расовых теорий Вагнера и отдельных эпизодов из дневников Козимы Лист.) (…) Дело отнюдь не в характере и не в поступках этих людей, а в том, что притягательность их музыки для человечества – притягательность огня; «Ах, Вагнер велик», – толкуют на все лады его апологеты. «Ах, Кунце пленителен». Ясно, если б Вагнер не был «велик», если б Кунце не был «пленителен», если б они были посредственностями, они не принесли бы в мир и малой части того зла, которое истребительный механизм нацизма сумел так чудовищно и так полно реализовать. Что, если бы нищий художник и заурядный антисемит Шикльгрубер не ходил в Вене, как маньяк, на все подряд представления «Тристана и Изольды», до одурения, десятки раз, – валяясь потом на диване и заходясь от восторгов, – может быть, ничего бы вообще не было? По мне так это совсем не исключено. Мой тезис: не Гитлер убил шесть миллионов евреев, а Вагнер сделал это его руками. Мелодии из опер Кунце запоминались его современниками как «Love story» или «Yesterday», а с ними в душу западал и текст: «Привет тебе, мой рыцарь! Но если меч твой обагрен еврейской кровью, то тысяча тебе приветствий» . Антисемитизм Кунце отличала особая изощренность: к старой католической выучке, к новейшей немецкой фразеологии прибавлялись еще замашки декадента. Если угодно, в нем было что-то от сексуального убийцы, в отличие от обычного убийцы, стремящегося любовно обладать своею жертвой. Отсюда женитьба на еврейке, женитьба, которой предшествовала многолетняя дружба с ее первым мужем – евреем-скрипачом Йозефом Готлибом. Неофитский пыл его перешедшей в католичество жены граничит с безумием (по слухам, на Страстной неделе у нее появлялись стигматы). Ее экзальтированный антисемитизм позднее позволил всяким гиммлерам и розенбергам начисто забыть о происхождении этой видной нацистской гранд-дамы (между тем как ее первый муж в 1941 г. будет расстрелян). Погибший на Восточном фронте сын Кунце успешно сотрудничает в «Штюрмере», страшно умиляя этим своих родителей. «В “Штюрмере” и только в “Штюрмере”, мать, мое место, – сказал мне Клаус. – Он вылитый отец: утонченный предельно и при этом не боящийся прослыть вульгарным среди тех, кто, прячась в клозетах, читает панегирик убийце Шиллера». Так пишет Вера Кунце своей приятельнице Матильде Глинке (внучке Менцеля) . Поверившая, как и многие в те годы, что Гете убил Шиллера, она имеет в виду запрещенный в нацистской Германии роман Томаса Манна «Лотта в Веймаре». И далее с нарочито геббельсовской интонацией восклицает: «Долой эстетику художников-педерастов!» Кунце боготворил эту женщину: считал своей музой, поощрял ее экстремизм, ее дурную экстравагантность – питая этим собственное творчество. Она пишет для него либретто «Медеи». Счастливая детоубийца Медея – это она сама, отрекшаяся от своих детей от первого брака. Убийство детей для Медеи – акт разрыва с соплеменниками, поклоняющимися лишь золотому руну. Старая песня, да и исполнена не очень оригинально – слишком уж явная аналогия с золотом нибелунгов. «Медея» не имморальна, скажет Кунце. Это таинство рождения новой морали. Как из хлеба и вина рождается новая сущность, так восстает, пройдя очищение кровью, изменой та мораль, что возвещена нам со страниц Нового Завета: «Не мир Я принес вам, но меч». Этот меч и куем мы сегодня – меч Христа-Зигфрида. (…) Как и Вагнер, Кунце прекрасно отдавал себе отчет в деструктивности своего гения – не в пример тем, кому хочется представить его сочинения этаким иносказанием добра и красоты в модных по тогдашним временам экспрессионистских одеждах. Может быть, не будем притворяться и назовем вещи своими именами: сторонники исполнения Вагнера и Кунце в Израиле – под флагом ли борьбы с обскурантизмом, по причине ли их «художественных достоинств» – суть те же медеи, пожелавшие любой ценой освободиться от своего еврейства. Пускай освобождаются, это их дело. Но не у нас. Непотребно, кощунственно проводить подобные сеансы в Израиле – Израиль еще и дом для шести миллионов погибших. (…) Талант, даже самый великий талант, – еще не индульгенция. Наоборот, это тяжкая ноша, которая не каждому по силам. И потому при мысли об ином гении вздыхаешь: лучше б он не родился. Вагнер и Кунце из их числа.