Книга Прогулки по Испании. От Пиренеев до Гибралтара - Генри Воллам Мортон

Екатерина Ланкастер знавала Джеффри Чосера, который наверняка много раз держал ее на коленях, и возможно, преданная и многажды оклеветанная Екатерина Суинфорд — свояченица Джеффри Чосера и любовница отца юной принцессы — была ее гувернанткой. Девочка могла помнить переполох во время восстания Уота Тайлера и разграбление дворца ее отца на Стрэнде. Может быть, ей рассказывали, как храбрый юный Ричард Бордоский выехал навстречу Уоту Тайлеру и бунтовщикам, и прежде чем покинуть Англию, она могла видеть юного короля в краткий момент его счастья с возлюбленной Анной Богемской. Странные мысли в Толедском соборе, где человек вроде бы должен думать только об Альфонсах и Мендосах!

Екатерине не суждена была счастливая жизнь в Испании. Ее муж был инвалидом, и, как и многие другие королевы Испании, она осталась с ребенком-наследником престола и жила в постоянном страхе, что его у нее отнимут. Но этого не произошло. Ее сын стал Хуаном II Кастильским и отцом величайшей из испанских королев — Изабеллы. Интересная мысль: бабушка Изабеллы — дочь Джона Гонта. С материнской стороны в Изабелле тоже присутствовала английская кровь, поскольку ее бабушка по матери была другой дочерью Джона Гонта, Филиппой, королевой Португалии.

Хотя этот брак был чрезвычайно важным, его превзошел по историческому значению брак младшей дочери Педро Жестокого, беглой Изабеллы с братом Джона Гонта, Эдмундом Лэнгли. Они стали предками Эдуарда IV, Эдуарда V, Ричарда III и Елизаветы Йоркской, на которой женился Генрих VII, чтобы связью с домом Йорка подкрепить свои притязания на трон. Так испанская кровь, весьма разбавленная к тому времени, перешла к Генриху VIII и Елизавете. Если вам захочется увидеть в Англии могилу, в которой Эдмунд Лэнгли лежит рядом с дочерью Педро Жестокого, то отправляйтесь в приходскую церковь Всех святых в Кингз-Лэнгли в Хартфордшире; там вы их и найдете. И, стоя под церковными сводами, поразмыслите, подобно мне, над странной цепью событий и жизненных переплетений, которые связывают Хартфордшир с династическими войнами Кастилии.

§ 5

На улицах Толедо часто слышен настойчивый перестук; если пойти на звук, вы попадете в мастерскую, где человек в кожаном фартуке и со щипцами в руках стоит у горна. Он вытаскивает раскаленное докрасна лезвие и переносит его на наковальню, а помощник начинает колотить по нему молотом. Этот звук слышится в Толедо с римских времен.

Однажды днем стук привел меня к городской стене и маленькому дому с садом, полным бархатцев и гераней. Рядом находилась фабрика мечей Висенте Мартина Бермехо, который оказался дома и пришел в восторг, услышав, что я хочу увидеть, как делаются мечи. Первым делом он провел меня в маленькую комнату, где покупателям показывают продукты мастерской, от мечей до маникюрных ножниц — все сделано и украшено чеканкой в этом доме. Там были современные палаши, рапиры, парадные мечи, древние мечи для туристов, которые действительно покупают их и как-то ухитряются вывезти в свои страны, и, конечно же, матадорские estoques[38]— шпаги с обмотанной красной лентой рукоятью и клинком, сужающимся на последних четырех дюймах по плавной кривой.

Чтобы показать мне, как великолепно закалены толедские мечи, сеньор Бермехо согнул один в кольцо, так что острие коснулось рукояти. Эти прекрасные клинки, сказал он, сделаны из стали из Бильбао. Именно их подразумевал Фальстаф в «Виндзорских кумушках», когда сравнивал себя, согнутого пополам в бельевой корзине, с «бильбо» — «добрым испанским клинком», скрюченным «на крошечном расстоянии, рукоять к острию и пятки к голове»[39]; толедские клинки пользовались заслуженным уважением, и Шекспир наверняка их видел. Поэт Марциал — испанец, родившийся в Бильбиле в Арагоне (теперь достопримечательность римской эпохи), близ Калатайюда, — кое-что знал об изготовлении мечей, одном из промыслов его родины. Он рассказывает нам в одной из эпиграмм, что в его времена кузнецы доставали шипящие клинки из горна и погружали их в холодные, словно лед, воды Салона. Возможно, отсюда происходит шекспировская строчка «испанский меч студеного закала»[40], произнесенная Отелло, который держал такое оружие у себя в спальне. Марциал еще раз ссылается на закаливающие свойства вод Салона в той эпиграмме, адресованной его земляку, испанцу Лициниану, в которой вспоминает сцены своей молодости и счастливую сельскую жизнь римской Испании.

Мы прошли в дверь и оказались в кузнице, где груды «добрых испанских клинков», готовых к закалке, лежали, словно палки, связками у стены. Сноровисто и изящно мастера выхватывали раскаленные докрасна клинки из огня, создавая впечатление, будто подбрасывают клинок в воздухе и ловят щипцами на лету. Я не удивился, когда мне сказали, что изготовление мечей в Толедо — занятие, которое передается по наследству и существует с незапамятных времен. Поймав раскаленные лезвия, оружейники переносили их на наковальни, где начинали бить по ним, удар за ударом, с точностью, доступной лишь большим мастерам: они знают, насколько сильно надо бить по клинку — точно так же, как могут по цвету раскаленного металла определить точный момент вытаскивания меча из горна. Здешние оружейники говорят о Тахо то же самое, что Марциал писал о Халоне. Будто бы именно вода Тахо придает толедской стали ее великолепную гибкость, но мы-то прекрасно знаем, что сделало толедский меч лучшим оружием в своем роде: чудесная ремесленная традиция, которая старше самой древней готической церкви в Испании и была древним искусством уже в то время, когда римляне построили амфитеатр в Мериде. Я не сомневаюсь, впрочем, что, если заменить несколько галлонов воды Тахо водой из Темзы, клинки получились бы столь же великолепными! Самый простой способ закалить меч — в масле, но это не правильный и не самый старинный способ. Горячая сталь и холодная вода — вот рецепт, и так до сих пор и закаливают клинки в Толедо. Здесь куют шпаги для убийства быков, для американских охотников за сувенирами и для вечерней парадной формы членов Дипломатического корпуса, причем столь любовно, словно делают их для Сида.

В другой комнате мы обнаружили женщин и девушек, покрывающих чеканкой ножницы, ножи для бумаг, запонки, булавки для галстуков и множество других предметов, которые промышленность Толедо сейчас изготавливает для туристов, поскольку всем нужно как-то жить. Это искусство чеканки, несимпатичное мне, пришло в Толедо вместе с маврами в 711 году, и кажется странным, что ему выпало сохраниться до наших дней. То, что мы видим сегодня, — чеканка в ее самой дешевой и низкой форме. Узор насекается на металле, в него втирается краситель, так что узор выделяется на черном фоне. Настоящая чеканка, которая столь высоко ценилась в средние века, делалась вбиванием в металл золотой и серебряной проволоки.

Любопытные сведения о консерватизме испанских оружейников приводит дон Паскуаль де Гайангос в его примечаниях к «Истории» аль-Маккари. Он утверждает, что в Альбасете, в провинции Мурсия, несколько производителей ножниц, кинжалов и ножей сохранили мавританские методы в точности — возможно, считая их чисто декоративными. Гайангос видел в Лондоне нож, на котором по одной стороне клинка шли слова на арабском: «Я непременно сокрушу врагов с помощью Божьей», а по обратной — по-испански: «Фабрика ножей Антонио Гонсалеса, Альбасете, 1705 год».