Книга Счастливая девочка растет - Нина Шнирман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ёлка стала какая-то озабоченная! Молчит, думает.
— И ты, когда тебя принимали в пионеры, — перед кем ты клятву давала, перед какими товарищами? Ты ведь не со своим классом вступала в пионеры — ты этих девочек первый раз видела!
Ёлка вдруг стала грустная. Молчит.
— Клятва, — говорю, — ведь очень серьёзная вещь! А то, что у нас было, это, по-моему, всё несерьёзное и… непонятное!
— Да, — говорит вдруг Ёлка, — ты права — непонятное!
И мне становится так жалко её — ну чего я полезла, всё она понимает. Только зря её расстраиваю!
— Ёлка, да ну их всех — и школу эту, и пионеров, у нас совсем скоро КАНИКУЛЫ — вот что самое главное! Спать будем сколько хотим! По театрам будем ходить! Здорово!
— Да, это здорово, — улыбается Ёлка.
Но улыбка грустная!
Как замечательно — КАНИКУЛЫ! Зимние КАНИКУЛЫ! И у Мамочки опять для нас сюрприз — Большой театр, опера «Кармен». Мамочка говорит, что мы будем потрясены! И места замечательные — первый ряд второй ложи бенуа справа.
Мне вдруг захотелось красиво одеться — театр, тем более Большой театр, — это как раз то место, где надо быть красиво одетой. Но мы едем туда по морозу — в рейтузах и валенках. Что делать? Иду к Мамочке — она говорит, что это очень хорошо и правильно — в театре быть красиво одетой. Рейтузы и валенки снимем в уборной, сдадим их на вешалку, а нарядные туфли возьмём с собой.
И вот мы в театре — приехали пораньше, переоделись, мы все втроём нарядные. Гуляем по театру, и всё мне кажется родным и прекрасным. И даже толстые женщины в длинных, как сказала Мамочка, «вечерних» платьях с белыми тусклыми волосами, очень красными губами и ногтями кажутся мне симпатичными — они часть театра!
Купили программку, смотрю — «Кармен… Вера Давыдова». Мама говорит, что очень хороший состав певцов.
— Кармен — она кто? — спрашиваю.
— Цыганка, — говорит Мамочка.
Я про себя расстраиваюсь — к нам часто приходят молодые цыганки, они просят милостыню, и у них обычно один ребёнок на руках или совсем маленький рядом, а второй — в животе, это всегда видно. Бабушка их кормит на кухне и часто даёт какие-то старые вещи. У цыганок некрасивые тёмные лица и очень много юбок.
— Будет табор, — говорю немножко грустно.
— Нет! — смеётся Мамочка. — Скоро всё увидишь сама!
И начинается опера, увертюра! Какая музыка! У меня дыхание сжимается, и я действительно потрясена! Появляется Кармен — она стройная, красивая, у неё красивый голос, я очень рада, что она не похожа на этих цыганок, которых бабушка кормит. Она ходит, бегает, поворачивается, смеётся — живая красивая женщина, а не «оперная певица».
От этой прекрасной музыки в груди всё время что-то дрожит!
В антракте мы опять, как и тогда, едим пирожные, но у меня всё время какая-то тревога в груди. Мама говорит, что ей очень нравится Вера Давыдова — лучшей Кармен она не видела! Они обсуждают что-то с Ёлкой, а я волнуюсь — и, хотя всё вроде пока ничего, мне кажется, что всё это не к добру.
Вот она поёт «У любви, как у пташки, крылья…» — это единственное место в опере, то есть эта ария, которое мне не очень нравится как ария, — но я всё равно чувствую себя заворожённой. Зачарованной!
Кармен пляшет на столе — это так здорово.
И вот оно — я так и знала: «У вала близко Севильи…» Она Хозе разлюбила и рассталась с ним! Да что же это такое! «За мною юноши толпою, но не по вкусу мне они! Располагать хочу собою и новой жду снова любви!» Чёрт, мне это совсем не нравится!
Появляется другой мужчина — она изменяет Хозе!
Она гадает на картах — как страшно, я чувствовала, что это будет!
Сначала как будто ничего, но потом: «… неумолимы карты, и всё прочитаешь — ответ один: умрёшь! Да, если смерть близка, напрасно убегаешь! Всё в картах прочитаешь! Ответ один — умрёшь! Опять! Ещё! Опять мне смерть!»
Как она поёт, какая музыка — мне холодно в спине! Я знаю: она умрёт!
И вот появляется этот Тореадор — как она могла в него влюбиться, не понимаю. Он уходит на бой с быком.
И начинается ужасная сцена — Кармен и Хозе. Она так вызывающе себя ведёт — зачем? «… Но я горда и тебя не боюсь!» Как просит и умоляет её Хозе, как он благороден: «Кармен, но ещё есть время, да, ты ещё подумай… позволь, позволь спасти тебя, а вместе и себя!» Она опять за своё: «Бесполезны все просьбы, знаю я, что убьёшь ты меня! Но даже под угрозой смерти — нет! нет!» — и потом такая высокая, звенящая нота: «Не-е-ет!!! Не уступлю я никогда!» — на низком контральто, две октавы этой ужасной фразы, она в конце даже топает ногой — уже понятно: её жизнь, вернее её смерть, — решена!
Хозе — ясно, что в последний раз, — спрашивает: «Я или он?»
«Он! Он!» — не поёт, а буквально кричит она. И начинает что-то судорожно стаскивать с руки… с пальца — я не сразу понимаю что, но она поёт с такой ненавистью и презрением: «Вот кольцо, что ты дал мне, возьми его обратно! Возьми его!»
И вот дальше она делает ужасную вещь — она бросает, нет, не бросает, а с огромной силой швыряет кольцо, подаренное ей Хозе.
Они на большом расстоянии друг от друга — Хозе идёт к Кармен, в руках у него нож. Она рвётся туда, на арену, где, судя по крикам, побеждает её Тореадор. Хозе подходит к ней вплотную, загораживая дорогу к арене. Не пропускает!
«Итак, умри!» — кричит Хозе и ударяет её ножом в грудь!
Она падает — сразу отовсюду выбегает много людей.
У меня текут по лицу слёзы, я больше не могу, не знаю что, но не могу! Чувствую Мамину руку на плече и начинаю плакать, сдерживая рыдания.
Хозе падает на колени рядом с убитой им Кармен, вокруг очень много людей: «Арестуйте меня! — просит он. — Пред вами её убийца! Ах, Кармен! Ты теперь моя навеки!!!»
Он прижимается к ней и рыдает.
И я тоже рыдаю. Какая ужасная история с ними получилась!
И этот мажорный аккорд в конце — это невозможно слышать!
Мне так жалко их обоих… но почему-то мне особенно жалко Хозе!
Какая ужасная история!
Мы упросили Бабусю ещё раз прочитать нам «Маленьких женщин» Луизы Олкотт — в детстве она нам её читала, очень хорошая книжка, такая семья там настоящая, любящая: четыре сестры, мама, раненый папа далеко от них в госпитале лежит. Мы давно все умеем читать и читаем сами, но иногда Бабусю просим — это как… театр дома!
Вскоре после того, как мы её перечитали, я пришла к Ёлке и говорю:
— Знаешь, у меня есть одна идея!
— Какая? — спрашивает Ёлка.
— Давай, как в «Маленьких женщинах», напишем пьесу, поставим её — почти без декораций, но с костюмами — ив воскресенье сами приготовим завтрак для всей семьи. Объединим эти два события, и получится: в воскресенье кормим всю семью завтраком, а после завтрака устраиваем представление — для Мамы, Папы и Бабушки! Но завтрак в «Маленьких женщинах» — ну, помнишь, как Джо клубнику посыпала солью вместо сахара, — это такая глупость, этого быть не может!
