Книга Воздушный стрелок - Клаус Фритцше

Выстроились на площади перед вокзалом и направились к речному вокзалу не прямо, а повели нас кругом, по городу, вернее, по тому, что от него осталось. Страшно было смотреть на это море развалин. Впервые в жизни я встретился с такими последствиями боев. Пока был дома, в Германии, не успел посетить районы, разрушенные бомбами союзников. Ужасающая картина города, конечно, потрясала. Но все наши мысли были заняты появившейся надеждой на переселение в новый лагерь с лучшими условиями жизни. Эта надежда поднимала настроение, и мы снова стали петь песни. Цель поездки — колхоз за Ахтубой. «Там хорошо кормят», — сообщает один из вахтеров. Ну так как же нам не поднять голову и не смотреть уверенно в будущее?

Глава 2.06 ШКОЛА УЧЕНИЙ МАРКСА — ЭНГЕЛЬСА — ЛЕНИНА — СТАЛИНА

Уместно указать, что еще при жизни Сталина на медалях, изображавших отцов коммунизма, был и Сталин в одном ряду с мертвецами. Членам партии и просто учащимся приходилось самым серьезным образом изучать труды и догмы этой четверки.

Извиняюсь, что забежал вперед, поскольку мы еще находимся под Сталинградом и плывем на пароходе по Ахтубе. Солнце греет, небо синее, облака белые. Берега покрылись первой зеленью, одним словом — весна! А все участники этой экскурсии взволнованно ждут ответа на вопрос, куда нас везут.

Небольшая деревушка на восточном берегу, примитивный причал. Сходим на берег, и нас приветствует группа румын, которые подготовили для нас жилье: зимние войсковые палатки, поставленные над квадратными ямами размером приблизительно 4х4 метра. Забора нет. Встречают обедом, качество которого заслуживает оценку «достаточно». Рядом еще котлованы, видимо под землянки. Наша задача — из волжской воды вытаскивать бревна, клиньями расколоть — пополам, обтесать и подавать на монтаж землянок. Работа не очень тяжелая, кормят сносно, а кругом на лугах можно найти много полезной зелени и корней. Опять-таки румынские цыгане учат нас использовать в пищу лягушек, змей и другую живность, которая падает в котлованы и бежать ей некуда. Утром, при выходе колонны на работу, охотники за живностью бегом, под ругань конвоиров, спускаются вниз и собирают там все, что двигается. В обеденный перерыв зажигаем костры и готовим дополнение к обеду.

Здесь, конечно, рай по сравнению с Красноармейском, поэтому настроение ребят неплохое, жаловаться нет причин.

Помнится одно событие, приведшее нас в сильное волнение. Вечером, после проверки, появляется медперсонал, и врач объясняет, что будут делать прививки от заболеваний тифом, паратифом и холерой. Надо всем снять рубашки и получить инъекцию вакцины. Никто не волновался, и все героически перенесли уколы. Но ночью началась боль, повысилась температура, у кого больше, у кого меньше, и началась паника. Появилось мнение, что русские на нас якобы проводят эксперименты, пробуя медицинские лекарства на живых организмах. Были случаи потери сознания, многие не могли от сильной боли поднять руки.

При проверке врач постарался объяснить, что это нормальная реакция организма на вакцину, просто это неострое течение болезни. Однако ропот не затих. На работу нас не вывели. Мы лежали и ждали, что будет дальше. Но к вечеру по лагерю пошли известия об улучшении состояния, ночь прошла тихо, а на следующий день не менее 90 % состава признались работоспособными.

Пребывание мое в этом лагере было непродолжительным. К концу апреля собрали группу будущих курсантов и повели прямо на Сталинградский вокзал. Там присоединились ребята из других лаготделений, всего 30 человек. В пассажирском вагоне поехали к Москве. Караулить выделили двух сержантов, которые не должны были допускать общения гражданского населения с пленными. Но организация транспорта была продумана не до конца. Мы ехали в вагоне, находящемся в середине состава, а кому удастся остановить движение пассажиров туда-сюда, да еще прошел слух, что рядом едет целая куча немцев. Любопытно. Конвоиры с большим усердием старались не пропускать пассажиров, но их громкие крики: «Нельзя, граждане, прохода нет!»— не приносили успеха. Нельзя же целые сутки караулить на входе, и сержанты сдались. Начались оживленные беседы, то руками и ногами, то на довольно приличном русском языке. Кто-то сумел предложить на продажу имеющиеся ценности, и началась тайная торговля.

Нельзя, уважаемый читатель, забывать о том, что все это произошло в апреле 1944 года. Шла еще ожесточенная битва на фронте. А тут спокойно в пассажирском поезде едут пленные противники, и никто им не грозит кулаком, стараются вести беседу, может, и не дружескую, но вполне человеческую. Есть чему удивляться!

Пересадка с одного вокзала на другой в — Москве. Впервые видим московское метро. Восхищаемся роскошью отделки станций и опять удивляемся, что при нашем появлении на лицах людей только любопытство и никакой злости и ненависти не видно.

С Казанского вокзала отправляемся на восток. Наступает ночь, и я быстро засыпаю, лежа на нижней полке. Просыпаюсь от женского шепота. Света в вагоне нет, ориентируюсь с трудом. Наконец выясняется, что беседа ведется под моей скамьей. Просыпаюсь окончательно и вмешиваюсь в разговор вежливым приветствием. Оказывается, там, под скамьей лежат мать с дочерью. Мать-предсказательница очень доверчиво рассказывает, что в Москву ездила с дочерью гадать по рукам на базарах. Не имея ни документов, ни пропуска. Быть пойманной в поезде дальнего следования неизбежно связано с неприятностями. А она, хитрая женщина, решила ехать под караулом военных в вагоне, где никто о пропусках и спрашивать не будет. Настало утро, и все мы сошли с поезда на станции г. Вязники, мать с дочерью скрылись в толпе, на прощание помахав мне руками.

Отправились в дорогу, не имея представления, сколько нам идти пешком. Если на длинную дистанцию, то наша обувь не выдержит. Пересекаем болотистую низменность реки Клязьмы и идем по лесу. Маршируем целый день, и только к вечеру показываются дома и бараки крупного лагеря. Проходим все положенные процедуры: баня, дезинфекция, удаление с тела последних волос, проверка. На нары ложимся после полуночи.

Как и предполагалось, мы попали в карантинную зону вместе с представителями разных национальностей. Кроме немцев здесь были венгры, румыны, итальянцы и небольшое количество молодчиков практически изо всех стран Европы, которые служили добровольцами преимущественно в войсках СС. В карантинной зоне скучно, нечем заняться. Целые сутки напролет вести беседы или, как немцы говорят, «в воздухе искать дырки», со временем надоедает.

Мое любопытство вызывает появление офицера, который ищет добровольцев на разгрузку барж на ближней пристани. Я с охотой присоединяюсь к кругу желающих. Согласно накопленному опыту в военном плену я знал, что добровольцы это те, кто предпочитает проводить время на работе, а не бездельничать и постоянно находиться в ожидании выдачи пищи.

В хорошем настроении и даже с песнями, мы по лесной тропе отправились колонной примерно в 100 человек. Наш внешний вид был не важен. У многих была оборванная одежда, обувь в плачевном состоянии, некоторые шли в лаптях. Приближаемся к небольшому поселку. Тут появляются дети, крича на бегу «Фрицы, Гансы», из изб выходят старухи, смотрят на эту толпу человеческого несчастья и по их щекам текут слезы. Вот она, русская душа. Быть может, что муж или сын пал на фронте от очереди именно этого немца, который проходит перед их глазами, а они его жалеют. Только сейчас я встретил демонстрацию сострадания к военнопленному, но со временем мы привыкли к таким признакам проявления жалости. На меня произвело глубокое впечатление то, что затронутыми таким поведением женщин оказались почти все члены группы. На такую демонстрацию симпатий мы чаще всего не обращали внимания. В чем же искать причину такой коллективной реакции — трудно сказать. Может быть в том, что именно эта группа была группой добровольцев, сгустком повышенной душевной чувствительности и восприимчивости?