Книга Maxximum Exxtremum - Алексей А. Шепелев

Однако если я, ОШ, такая одиозная персона и анфан террибль, своего рода местный Эдичка, то и моя подружка должна быть именно такой — бруталка и вертихвостка, наркоманка и алкоголичка. Надо бы с ней появиться публично…

Как ни странно, вскоре такой случай представился — мы вместе пришли на студию Академии Зауми — сущий пустяк — на ней, Эльмире, ведь не было надписи: «ЭТА СКОТИНА ОШ МЕНЯ ЕБЁТ», да и мало кто знал, кто она такая, — однако многое чувствуется само собой.

Санич тоже удивился, когда мы подошли к библиотеке в условленный час вместе и поддатые. Мы выпили ещё по пиву и завалились посреди выступления поэта С. Левина — как вы знаете, моё появление это всегда здоровая конкуренция всему (а выход на сцену сопровождается чуть ли не чирлидингом!) — не знаю почему, но так уж повелось — на сей раз я и не представлял ничего — просто зашёл, весь в чёрном в такую жару, со стоящим а-ля панковским хайром, держа в одной руке Зельцера, а в другой портрет Ленина, содранный в фойе, сопровождаемый весёлым Саничем, поздоровался за руку с солидными насосами — Федулов, Минаев и некоторые деды выглядят весьма благообразно — Эльмира аж поразилась (на входе в библиотеку меня, как всегда, пытались задержать — видимо, «как визуально не соответствующего заявленной цели посещения и назначению заведения вообще») — и сел.

У нас тут же затеялся свой разговор с М. Гавиным, а Левин давал премьеру своей поэмы про алкоголизм с подзаголовком «похмельное действие»:

…ещё надо маршрут коридорный

одолеть, чтоб на кухню попасть

и открыв кран холодной воды до упора,

охладить свою жаром искрящую пасть…

Но на пути героя подстерегали всякие страхи, всяческая нечисть, столь художественно перечисленная Левиным.

СТОП!!!

— прозвучала одинокая экспрессивная фраза поэта, Санич и говорит мне: «Левин ведь не пьёт совсем» — «Ну да», — говорю я, не прислушиваясь, а Санич насторожился…

Спокойно! Встряхнуться,

поправить причёску,

пальцы на пульсе, прощупаю чётко

сумму ударов

в десять секунд.

От перегара призраки мрут…

«Пиздёж! — довольно внятно пробасил Саша, — пошёл на хуй, ёбаный крюкан! Будешь ты ещё учить, как пить!» — «Саша, хватить!» — запоздало спохватился я, впрочем, сам едва сдерживая порыв смеха. Зельцер тоже затыкала рот. Все оборачивались на нас — наверное, расслышали. Мы зашикали на нашего Сашу, но он, услышав кульминацию поэмы -

Бог милосерден к дуракам, больным и пьяным.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ В ВЕКАХ ВОДОРОВОД! -

провозгласил уж совсем громко: «Я щас голову кому-то отхуярю!» Работники областной библиотеки, слушавшие стихи, взглянули на нас неодобрительно, а «наш благодетель» Золотова — так и с некоторой мольбой. Я взял Сашу и Зельцера и вывел их на свет божий, не испорченный поэтическим перегаром Левина. С нами покинул зал М. Гавин. Мы пошли выпивать на лавочки к филармонии. Зельцер не подавала никакого виду, а я сев рядом с ней, начинал сзади незаметно теребить её спину и даже лезть в штаны. Она не очень одобряла, но и не могла сопротивляться, надеясь на то, что мне надоест. Мне, конечно, не надоело. Она пошла в сортир, я увязался за ней. «Ты что, Лёшь совсем что ль?!» — «Что?» — «Отвяжись от меня, я еду домой!» — «Я с тобой» — «НЕТ, — отрезала она, — и уйди отсюда, дай поссать!» Потом она уехала, а мы ещё выпили. Потом ушёл М. Гавин — как всегда пешком, а мы отправились в берлагу и там по традиции сильно и стильно наклюканились в стелечку.

33.

Было пасмурно и дождливо, тепло и душно, я часов до четырёх валялся в берлаге, стало совсем невыносимо, и я отправился к Эльмире, предвкушая, как она будет недовольна моим нежданным визитом. Она как всегда открыла дверь, улыбаясь своей неподражаемой милой дебильной улыбкой, пытаясь удержать и ругая вечно выскакивающую в дверь Дуню. Ну, сейчас начнётся, подумал я. «Как хорошо, что ты приехал, Лёшь», — жалобно сказала она, робко обнимая меня за шею. Я схватил её, поднял, на радостях кружа как лёгкую невесту, крепко целуя, отнёс на диван. Минут двадцать я всячески кантовал ее, целуя и облизывая лицо. По её представлениям секс в дневное время суток был как-то неуместен — я это хорошо понимал и особо не расходился — тем более, что фашистская собака стояла у дивана и рычала, а то и жевала мою пятку, Зельцер же, отрываясь от меня, изловчалась своей жёстко съездить ей в нос. Я уже отстранился, намереваясь встать и пойти курить, она сама поцеловала меня — как бы в благодарность — и осторожно провела ладонью по моему лицу — ручка у неё совсем маленькая, вся такая гладкая — это меня растрогало до слёз и сильно возбудило. Я накинулся на неё, страстно целуя, запрокинул, стаскивая штаны и трусы, спустился, зафиксировав ее колени локтями, и принялся смачно слюнявиться с ее большой волосатой отдающей солёным щелью. «Ну Лёш-ша-а, ну что ты дела-ешь!..» — стонала она с прибалтийским акцентом, вся извиваясь, отбиваясь, пытаясь сомкнуть ноги. Но хватка моя крепка, а язык длинен. Наверное ей нечасто приходилось этим заниматься, а может быть и не приходилось вовсе. Когда я стал заодно целовать и пупок, она стала биться, как будто через неё пропускали электрический ток, и смеяться навзрыд. А когда я, прилагая невероятную физическую силу, загнул её набок и влез языком в анус, она стала мелко дрожать и скулить… Пальцами я энергично и грубо работал в ее мокром влагалище… Ну вот, дочка, и на тебя можно управу найти. Женская сексуальная дисфункция — недуг, которому подвержены почти половина представительниц прекрасного пола, в запушенном виде он приводит к серьёзным последствиям, вплоть до хирургического вмешательства. Косвенно это сказывается на мужчинах, сокращая число потенциальных партнёрш минимум в два раза, разрушаются семьи и всё такое… Поэтому, будем исходить из того, что нет… что камень он и есть камень, а есть и корявые Пигмалионы. Я над тобой поработаю, дчнка.

Вам может показаться, что я не был нежен с ней — был. Однако же сущность мужской сексуальности (которая, как вы знаете, является прообразом всех свершений человека вообще) не в этом: нежная смазливая медсестрёнка и добрейшая бабка сиделка хотя и помогают конечно, но это не основное — главное — точный, бескомпромиссно-неотвратимый, беспощадный удар скальпеля хирурга. Сколько ни гладь и ни лелей глыбу мрамора, размечая её, всё равно придётся нанести целую серию этих ударов — вопрос: какова будет отдача, сопротивление косной материи-матери…

Хотя ей это уж было в принципе ни к чему, я ещё пару раз овладел ею обычным порядком. Ей всё это вроде бы даже и понравилось, но ещё больше ей понравились леденцы «Бон-Пари» и чипсы, которые я ей принёс — она моментально их схрустала все — я, захватывая, тоже разгрыз одну конфетку — даже отломилось что-то от зуба, а ей хоть бы хны! Я сказал, что вообще-то более логичным было бы с ними чай попить. «Ну, Лёш-ша!..» — «Ладно, в следующий раз я кулю два пакета конфет и два…» — «Три, Лёшь, три!» — вскричала она как девочка. — «Да сколько можно тебя тереть, — усмехнулся я, всё поражаясь, однако пришлось сходить в магазин за пивом и тремя пакетами чипсов, из которых мне не досталось почти ничего — она уселась с ними перед телевизором и была очень недовольна, что рядом пресмыкаюсь я. «Тише, ну Лёшь, тише!» — вопила она, когда я пытался что-то говорить. Она отдавала мне пустые пакеты и бокал и говорила «отнеси», «принеси». Я делал это, ничуть не стесняясь, совсем не предполагая, как в таком плёвом действе в такой совсем не дарвиновской системке могут быть скрыты ростки иерархии…