Книга Сад Лиоты - Франсин Риверс

Когда-то здесь было много семейных портретов, но теперь остались лишь два-три, на которых были запечатлены дети в школьные годы. Все снимки, какие удалось сберечь Лиоте, она поставила на каминную полку. В память о Бернарде у нее сохранились три фотографии. Одна, сделанная в день их свадьбы, висела на стене в спальне. На другой — Бернард, она сама, Джордж, только-только начинавший ходить, и новорожденная Эйлинора. На третьей фотографии — Бернард в военной форме. Он снялся в лагере для новобранцев после завершения своего обучения и прислал снимок по почте. Она передала эту фотографию родителям Бернарда, и те с гордостью поставили ее на каминную полку, где она простояла до того дня, когда их сын вернулся с фронта и заявил о своем нежелании видеть в доме хоть что-нибудь, напоминающее о войне. После этого мама Рейнхардт убрала фотографию и даже не повесила ее на стену в маленькой, пристроенной к гаражу комнатушке. Когда Бернард умер, мама поставила фотографию на телевизор и смотрела на нее последние десять лет своей жизни утром, днем и вечером.

Рядом с фотографиями лежала еще одна старая коробка из-под обуви. Лиота развязала розовые ленточки и подняла крышку. Здесь хранились письма, которые родители Бернарда получали от своих родственников, начиная с 1924 года, когда они иммигрировали в Соединенные Штаты. После 1940 года переписка прекратилась. Лиота не могла прочитать письма на немецком языке и лишь посмотрела, как аккуратно они сложены в стопки и перевязаны шелковой розовой тесьмой. После смерти мамы Рейнхардт у Лиоты не поднялась рука сжечь или выбросить эту корреспонденцию. Если этими письмами дорожила свекровь, которая берегла их столько лет, какое право имела она, Лиота, выкидывать их?

Интересно, что там написано? Может, уничтожить их? Эта мысль вновь неприятно взволновала ее. Обувная коробка занимала немного места. Если когда-нибудь один из членов семьи возьмется выучить немецкий, он прочтет, наконец, эту «тайнопись». И опять ей подумалось, что идея-то не слишком хорошая.

Она знала, чего бы пожелал Бернард, окажись он на ее месте.

Чтобы прикинуть вес коробки, она покачала ее на руке.

Господи, что мне делать? Возможно, прошлое нашей семьи вовсе не безупречное, но это наше прошлое. Чем мы рискуем, если сохраним эти письма? Кому может причинить вред их содержание? И если я все-таки решусь и сожгу их, сколько всего важного о нас самих исчезнет в языках пламени?

Отложив коробку в сторону, она вздохнула. Так и не придумала, что делать с письмами. Поразмыслит еще несколько дней, а потом придет к какому-нибудь решению; а если же не найдет ответ, значит, кому-то другому придется поломать над этим голову. Пусть Эйлинора или Джордж сами уничтожают прошлое, если захотят.

Она приготовилась снова закрыть коробку крышкой, но вдруг заметила на самом дне длинный коричневый конверт. Достала его и повертела в руках. На конверте ни штемпелей, ни марок, к тому же он не заклеен. Открыв конверт, она достала листки, похожие на бланки официального документа. Развернула, прочитала. Да это же документы о получении гражданства мамой и папой Рейнхардт! Они стали гражданами Америки в мае 1934 года, после того как оба сдали экзамен и суд подтвердил его результаты.

Не случайно эти документы хранились вместе с письмами из Германии.

— О, мама, ты тоже оказалась между двумя мирами, не так ли?

И в этом Лиота усматривала некий смысл.

Она аккуратно сложила документы и положила обратно в конверт. Написала на лицевой стороне: «Документы о получении гражданства Готтлибом и Элен Рейнхардт». Конверт положила поверх писем, чтобы любой, кто откроет коробку, сразу мог бы его заметить. Затем закрыла крышку, перевязала коробку ленточками и отставила в сторону. Теперь для принятия решения ей уже не понадобится несколько дней. Она сохранит эти письма.

Последняя коробка была наполнена сувенирами. Когда через месяц после смерти свекрови Лиота пересмотрела их, то многое выбросила и тогда же убрала все коробки на чердак. Среди прочего у нее сохранилась толстая пачка писем Бернарда, присланных им с фронта, и карты, которые он купил много лет тому назад, в честь дня ее рождения и Дня матери.

Весь вечер Лиота перечитывала письма мужа и плакала, особенно над письмами с фронта. Когда они познакомились с Бернардом, он был жизнерадостным молодым человеком, но его оптимизм отступил перед жестокой реальностью войны. К полуночи она настолько устала, что не могла продолжать чтение и оставила непрочитанные письма на столе в гостиной.

Всего пятьдесят три письма. Когда на следующий день Лиота дочитывала их, ей казалось, что она слышит голос молодого Бернарда, смело глядевшего в будущее. Одну за другой она пересмотрела все двадцать девять поздравительных открыток. Внизу каждой из них она читала:

«С любовью, всегда твой Бернард… Я бы и дня не смог прожить без тебя… Ты свет моей жизни… Навеки твой, милостью Божьей… С любовью… с любовью…»

Возможно, когда-нибудь ее дети тоже прочитают эти слова. Тогда они поймут. Вот доказательство того, что Бернард Рейнхардт всегда любил ее, даже в те годы, когда он мрачно напивался, испытывая приступы глубочайшей депрессии и замыкался в своем молчании.

О, Господи, пусть в этот день будут сняты все выдвинутые против меня обвинения. Пусть мои дети откроют глаза и наконец поймут, почему все сложилось так, а не иначе. Им не нужно знать всей правды, Господи, чтобы правда не сокрушила их. Позволь им знать ровно столько, чтобы они смогли отбросить все горькие чувства по отношению ко мне и понять, что в сложившихся обстоятельствах я сделала все, что было в моих силах.

Лиота разложила письма небольшими аккуратными стопками.

Она предположила, что Эйлинора будет придерживаться собственного мнения. Будет цепляться за старое, рваное, но такое привычное лоскутное одеяло, сшитое из воображаемых переживаний. Обрывки разговоров, недомолвки, намеки — словом, лоскутки правды, но никоим образом не вся правда целиком.

Отступи, Эйлинора, отступи на шаг и посмотри со стороны.

Перевязав стопки писем ленточками, Лиота собрала их все вместе и принялась выкладывать остальные веши из последней коробки. Какие еще богатства хранятся там? Она извлекла на свет Божий вышитую бисером театральную сумочку, кружевной воротничок с пуговками из жемчуга, молитвенник в потертом кожаном переплете и папку с рисунками пратетушки Джойс. Она посмотрит их вместе с Энни.

Почти на самом дне коробки она нашла три белых носовых платка, завернутых в салфетки. Один из них по краям обшит кружевом, другой — ажурный — целиком сплетен из тончайшей нити, на третьем красовались изумительно вышитые чудные незабудки. Работа ее матери. Тончайшая. Ей ни разу не хватило духу воспользоваться ими, сама эта мысль казалась ей кощунственной. Лиота брала каждый платок в руки и, восхищаясь им, думала об Энни. Как творческий человек, ее внучка непременно оценит мастера, потратившего на свою работу время и силы. Будет справедливо, если она станет обладательницей этих прекрасных вещей.

На самом дне лежали две стопки одежды. В одной из них были сложены вещи маленького Джорджа: пара поношенных джинсовых штанишек, протертых до дыр на коленках; рубашка с зелеными, красными и голубыми полосками; ковбойская шляпа и пара ботинок. В другой — детские вещи Эйлиноры: голубое платьишко со складками и оборочками; отороченный розовыми ленточками корсаж и белый воротничок с цветочным орнаментом, который вышила мама Рейнхардт.