Книга Личный номер 777 - Игорь Поль

Кратет громко сглотнул и сделал попытку вытянуться еще сильнее.

— А это петлицы. Они говорят, что перед тобой старший сержант. Сможешь повторить, дубина?

Рука Кратета дернулась к карману, но тут же вернулась на свое место. Уставившись на Вирона остекленевшим взглядом, словно птенец на змею, новобранец медленно, едва не по слогам, выдавил:

— Так точно… старший… сержант…

По щекам его катились градины пота.

— Ну-ну, ублюдок, — смилостивился Вирон. — По крайней мере, твоя форма в порядке… Из тебя выйдет первоклассный космопех.

Скрипнул щебень. Вирон остановился перед Бруком, а затем смерил его изучающим взглядом. Дыхание сержанта было кислым и затхлым, точно во рту у него что-то давно сдохло и теперь потихоньку разлагалось. «Да уж, — подумал Брук, задерживая дыхание, — кто бы говорил про гигиену». Он дернул головой, когда старший сержант больно потянул его за ухо, заглядывая туда в поисках грязи.

— Чего рожи корчишь, крестьянин? — спросил взводный сержант.

— Никак нет, сержант! — проорал Брук, втайне надеясь оглушить пучеглазого остолопа. Еще в старших классах он начал понимать, что если кто-то старше тебя по возрасту или по положению, это вовсе не означает, что он тебя умнее. Похоже, в армии эта истина была возведена в ранг закона.

— Нет? Что это за «нет»?

— Сержант, рядовой не крестьянин!

Вирон поморщился и отстранился, предоставив Бруку возможность глотнуть немного чистого воздуха.

— А я говорю, что читал твое личное дело, а там сказано, что ты — крестьянин. Решил надо мной подшутить, срань?

— Сержант, рядовой думает, что это ошибка! Рядовой — фермер! — крикнул Брук. В подражание остальным он называл себя в третьем лице, думая, что таким образом его речь будет больше походить на военную.

Страшно вытаращенные глаза старшего сержанта оказались вдруг совсем рядом. Так близко, что они слились в один огромный глаз с двумя налитыми кровью зрачками. Бруку подумалось, что так близко он не видел чужих глаз, даже когда целовался с Мариной. «Я идиот, — сказал он себе. — Бросил колледж ради извращенца, называющего себя инструктором».

Эту привычку думать в минуты крайнего сосредоточенности он приобрел в школе выживания. «Думайте всегда! — учили их. — Будьте любознательны в минуты опасности. Оценивайте цвет, вкус, запах. Размышляйте о любой травинке, какая попадется на глаза. Не теряйте ясности мышления. Страх — это реакция, дающая надежду на спасение; если вы размышляете в минуты опасности, значит, ваши дела не так плохи, как кажется, ибо ничто не заставит человека размышлять о безнадежном». В следующий момент у него заложило уши.

— Думаешь, ты умный, свинья? — завопил Вирон. — Думаешь, если сержант Вирон родом с Гатри, над ним можно шутить? Думаешь, если тебя, мясо, привезли из вонючего захолустья — ты жутко незаменимый?

— Сержант, я…

— Мыча-а-а-ть!!! Мир-р-р-а!

«Ну и ну! — пронеслось в голове у Брука. — И как это он не оглохнет? Может, таскает с собой беруши?» Страх соседствовал в нем с нарастающим разочарованием. Космический транспорт, голоса в голове, экзотическая планета — такая далекая, что в ее реальность было почти невозможно поверить, — все это сворачивалось в пестрый комок впечатлений и переживаний, и комок этот с каждой минутой становился все туже. Брук был на пороге культурного шока.

И еще этот гортанный акцент, этот хриплый голос… При его звуках Брук чувствовал, как в его душе просыпается необъяснимая ненависть.

Кажется, старший сержант испытывал по отношению к своему подопечному те же чувства.

Внезапно Вирон успокоился, сдвинул кепи на затылок и спросил с такой нежной улыбкой, какой не увидишь и у мамаши, кормящей грудное чадо:

— Перечисли-ка мне приемы оказания медицинской помощи при ранениях.

Брук почувствовал облегчение. Что-что, а уж эту азбуку любой житель вельда отбарабанит как «Отче наш».

— Сержант, это зависит от вида ранения и фазы раневого процесса! — молодцевато выкрикнул он.

— Что? Что-о-о? Что-что-что?

— Сержант, рядовой имеет в виду фазу отека, фазу острого воспаления и фазу заживления! На каждой фазе организм реагирует на рану по-разному. Необходимо оказывать помощь так, чтобы максимально помогать организму в самоизлечении повреждения. Так, на стадии отека, когда большая часть свободной влаги перемещается к поврежденному месту, может наступить обезвоживание. В этой стадии первым делом надо…

Вирон не дал ему договорить. Издав невнятный вопль, он опустил свой пудовый кулак на грудь Бруку:

— Заткнись! Хватит!

От нежного, отеческого жеста сержанта Брука вынесло на правый фланг, где его и приняла в объятия туго натянутая ткань палатки. Он свалился на пыльную щебенку и неуклюже заворочался, как выброшенный на сушу морской гад.

— Чего разлегся, ублюдок! Встать в строй! — орал Вирон. — Думал, здесь шутки шутят? Думал, здесь тебе цирк?

Бруку показалось, будто его лягнула лошадь. У него перехватило дыхание от боли и от обиды. Вспыхнула искра злости, и на какое-то мгновение он увидел себя стоящим в коридоре у спортивной раздевалки, и Джад снова презрительно усмехнулся ему в лицо.

Потом сержантский вопль проник в его сознание. Брук медленно поднялся, вначале на колени, а потом, цепляясь за растяжку, распрямился полностью.

— Оглох, свогачь? Бегом!

Бегом так бегом, сквозь шум в голове подумал Брук. Зря он припомнил школу. Ничего хорошего от таких воспоминаний не бывает. Ненависть вырвалась из-под контроля, вспухла ослепительным шаром и затопила мозг. Согнувшись чуть не вдвое, Брук разбежался и врезался головой в сержантское брюхо. Удар был такой силы, что лязгнули зубы, и Брук решил было, что у него сломалась шея.

Старший сержант сказал на это следующее: «О, бля…» Потом согнулся пополам и присел, хватая воздух широко разинутым ртом. Потом медленно, очень медленно поднялся. Он запыхался. Брук тоже. Оба они замерли лицом к лицу, тяжело дыша. Позади старшего сержанта вытянулся Санин. Лицо его в тени козырька ничего не выражало.

— Командир отделения! — прохрипел старший сержант.

Новобранцы стояли бледные, чуть дыша. Всем было ясно, что добром эта история не кончится. Санин шагнул вперед.

— Об этом сукином сыне доложить в рапорте, — выдавил Вирон. — В мозгомойку мерзавца!

— Это за что же? — зло поинтересовался Брук, едва отошедший от состояния концентрации, в котором каждая мышца играет силой и подергивается, словно через нее пропускают электрический ток. — За то, что вы меня ударили? Устав запрещает бить подчиненных. Даже я это знаю.

— Устав? Кто тут говорит о нарушении устава? — Старший сержант шумно вздохнул. — Разве я тебя бил, рядовой? Кто-нибудь видел, как я его бил? Ты? Или ты, мразь? Нет? — Он повернулся к Бруку. — Я просто пошутил, рядовой. А вот ты…