Книга Лунная девушка - Анна Овчинникова

Едва с той стороны двери загремел засов, как сидевшие на другом конце комнаты калькары зашевелились и начали подниматься.

Их было около двадцати, и когда они приблизились, я почти согласился с Наа-ее-лаа: обитатели Новых Городов — исчадия ада, или, как говорили в во-наа — твари из Бездны.

На меня смотрели жестокие грубые лица, испещренные шрамами и татуировками, заросшие густыми бородами. Широкоплечий чернобородый калькар, в крылышке носа которого поблескивало два кольца, нагнулся и схватил меня за волосы надо лбом.

— Итон! Да к тому же еще и раб, принадлежащий самому Сидуру! — он ткнул пальцем в свежее клеймо на моем плече, и я невольно вскрикнул от боли. — Посмотрите-ка!

Посмотреть пожелали все, но уже третий ткнувший меня в плечо калькар взвыл и упал. Хотя цепь не позволяла мне выпрямится во весь рост, руки и ноги у меня оставались свободными… Однако вскоре я убедился, что у меня нет ни малейших шансов защититься от двадцати отъявленных воров, бандитов и убийц, составлявших население верхней угловой камеры Окраиной тюрьмы города Ринта.

В первый раз меня отделали так, что я потерял сознание. Потом били уже менее жестоко, видимо, опасаясь лишить собственности начальника тюрьмы — почтенного Сидура. И все же, болтаясь на цепи, которая не позволяла ни лечь, ни выпрямиться во весь рост, я продолжал служить недурным развлечением для населявшего камеру отребья.

Каждые две олы арестанты уходили на работу, награждая меня на прощанье пинками потом возвращались, ели и принимались играть в азартные игры, ссориться, похваляться друг перед другом своими подвигами на воле… А я олу за олой оставался рядом с вонючим водостоком, по которому текли нечистоты, все больше слабея от голода и жажды.

Когда в камеру вносили чан похлебки и бочонок с водой, заключенные устраивали вокруг азартную толкотню и давку, но никто ни разу не подумал предложить мне пищу или воду.

Иногда в камере появлялся старикашка Си-дур, чтобы какое-то время пялиться на меня в ожидании изъявлений раскаяния. Так ничего и не дождавшись, он поворачивался и уходил… В конце концов мне помогала держаться лишь надежда на то, что однажды он подойдет достаточно близко, чтобы я смог до него дотянуться. Но этого не происходило, и каждый визит начальника тюрьмы оборачивался для нас обоих очередным разочарованием.

В глазах остальных арестантов Сидур стоял превыше бога Интара, и даже самые отпетые головорезы жались к дальней стене, когда начальник тюрьмы удостаивал верхнюю угловую очередным визитом.

Внутри камеры царила строгая иерархия: верховодил здесь профессиональный убийца Динк — тот, что первым «распознал» во мне итона, — а в самом низу здешней социальной пирамиды находился молодой парнишка по кличке Скрэк. Из разговоров обитателей камеры я узнал, что означает это слово: скрэками назывались животные, игравшие в лунных городах роль то ли кошек, то ли крыс — уличные падалыцики, длиннохвостая мерзость. Обычно они питались объедками, но в голодные года становились опаснее самого лютого тор-хо. При своих сравнительно небольших размерах скрэки с яростной злобой кидались на добычу много больше себя… Точно так же поступал и молодой вор, принадлежавший к самой презираемой касте унитов — скинов.

Скрэк всегда ел последним, спал в отдельном углу камеры, и другие арестанты безжалостно шпыняли и били его. Впрочем, парень сам то и дело напрашивался на неприятности: из ста пятидесяти фунтов его тощего тела как минимум половина приходилась на крысиную злобу. В каждой второй драке, вспыхивавшей в камере, был повинен Скрэк, а полученные побои не мешали ему вскоре затеять новую свару…

Но если Скрэк занимал низшее место в здешнем обществе, то я вообще стоял вне его. Обо мне вспоминали лишь для того, чтобы поколотить или пнуть, а когда это развлечение вконец приелось заключенным, я просто перестал для них существовать. В ответ на мои просьбы дать воды в меня просто швыряли миской или ботинком — после чего возвращались к своим делам.

На второй день я почти обезумел от жажды.

Ожоги на моем плече воспалились и горели так, как будто к ним до сих пор прижималось раскаленное железо, почти так же сильно горело в голове и в пересохшем рту. Прижимаясь лбом к каменной стене, я то проваливался в забытье, то просыпался и начинал лизать холодные железные звенья цепи.

На третий день пошел дождь.

К счастью, одно из окон было почти надо мной, я наконец-то смог напиться, ловя губами хлещущие косые струи. После дождя спала изнуряющая жара, ощущавшаяся даже в этом каменном мешке, и я ожил настолько, что снова попытался что-то сделать с ошейником…

От этого полезного занятия меня отвлек старикашка Сидур, который вошел в камеру в сопровождении неизменной охраны и, как всегда, застыл в нескольких шагах от вонючего водостока. В надежде, что мерзавец подойдет ближе, я притворился, будто вот-вот отдам концы, но старый хрыч не попался на трюк: выждав обычное время, он повернулся, чтобы уйти…

И тут случилась неожиданная и дикая вещь.

Скрэк, у которого недавно возникла размолвка с грабителем Ти-лаа — размолвка, кончившаяся весьма печально для скина — внезапно возник у своего недруга за спиной и резким ударом плеча бросил его в сторону уходящего Сидура. Ти-лаа поскользнулся на мокром полу, налетел на тщедушного старикашку и сбил с ног.

Все обитатели верхней угловой просто оцепенели, а я хрипло расхохотался. Зрелище начальника тюрьмы, с проклятьями барахтающегося на полу, было почти таким же упоительным, как вода, недавно лившаяся в мой пересохший рот!

Мгновение спустя Сидура подняли на ноги стражники, и старый негодяй, взглянув на бледного от ужаса грабителя, коротко приказал:

— Подвесить!

— Я не виноват! — взвыл Ти-лаа. — Это скин, клянусь мечом Интара!..

Но Сидур уже вышел из камеры, а еще через несколько минут громила заболтался, подвешенный за руки к решетке окна. Стражникам пришлось немало потрудиться, чтобы продеть веревку сквозь прутья, и, пока они карабкались друг другу на плечи, Скрэк крутился рядом с назойливыми предложениями помощи. Наградив скина за желание сотрудничать ударом дубинки, стражники удалились, а Ти-лаа остался висеть в полуфуте над полом.

— Вот таким ты мне нравишься, приятель, — проговорил Скрэк, с глумливой улыбкой обойдя вокруг него. — Может, в следующий раз тебя подвесят за ноги, тогда ты будешь смотреться еще лучше!

Ти-лаа с ругательством попытался пнуть скина, но вор отскочил и продолжал изощряться в насмешках над беспомощным противником. Решетка скрипела от рывков раскачивающегося на веревке разъяренного грабителя, в конце концов Ти-лаа все-таки удалось ударить Скрэка ногой по ребрам. Скин отлетел на два шага, упал и покатился по полу под дружный хохот арестантов, радовавшихся неожиданному развлечению.

Но когда парень вскочил и бросился к своему обидчику, хохот мгновенно смолк: в руке у Скрэка блеснул нож.

— Сейчас ты у меня попоешь, мразь! — прошипел вор. — Ну, что тебе отрезать в первую очередь?