Книга Паучья лапка - Владимир Перемолотов

— И Богу служим и человеку… И земле своей — сказал Гаврила.

Ночь висела над ними немым свидетелем. Избору стало неуютно от этих слов, словно он почувствовал себя меньше, чем были двое его собеседников и сказал.

— А я человек независимый. Я в наших Богов верю, а служу себе.

Гаврила помялся, но желание самому поставить точку в разговоре дернуло его за язык.

— Тогда мы действительно разные. Ты — наемник. Я — человек.

Избор закинув руки за голову, смотрел в небо. Облака неслись, словно вспугнутые птицы, заставляя звезды подмигивать человеку. Беспокойство разбудившее его не прошло вместе со сном, а осталось в душе словно боль от пореза. В голове у него не было никаких мыслей. Он не думал ни о чем и не хотел ничего. Просто лежал на спине, впуская в себя правду огромного неба. Постепенно его тоска стала чем-то, о чем можно было думать. Он еще не мог выразить ее словом, но мысли в голове складывались в ощущение страха.

Потемки в его душе стали ночью. Теперь перед небом и звездами он мог признаться себе, что это был страх. Не обыкновенный — тот страх был привычной частью его жизни, а глубокий как омут и черный как ночь в пещере ужас. Он был так велик, что Избор даже не испытывал стыда — стыд утонул в нем весь, без остатка и без надежды когда-либо выплыть на поверхность.

Избор заставил себя повернуть голову. Добрый Шкелет, как напоминание о том, что произошло в пещере, сидел между Гы и княжной. Избора передернуло. Сквозь грудную клетку, сквозь белые кости, торчали ветки куста. Было так тихо, словно все вокруг тоже замерло от ужаса. Душа Избора сбилась в комочек и забилась около горла. Ужас пеленал его, но в нем росло убеждение, что прямо сейчас, сию же минуту он получит облегчение и узнает что нужно делать.

— Зачем мне это? — подумал он, и не смог ответить себе. — Золото, власть… Стоит ли оно того, что бы так терзать душу?

Он посмотрел на княжну. В темноте она показалась ему старой и страшной. Да. Исин был прав. Все это из-за нее.

Со стороны это конечно выглядело забавным — княжна, дурак, в одночасье ставший волшебником, скелет… Он попробовал смехом прогнать страх не смог. Холод, ползущий откуда-то изнутри, сковал губы. Смешно… Но только со стороны и издали… Оставаться среди них было глупостью и Избор понимал, что расплачиваться за эту глупость придется ему самому.

В ночи треснула ветка, и вспугнутая мысль перескочила на другое. Он представил себе Пинск. Нет не город, а дорогу к нему и страх всколыхнулся в нем с новой силой.

Ему показалось, что на груди его устроилась большая серая жаба. Холод ее тела леденил внутренности, сжимал сердце.

— Хватит — подумал он — Довольно.

И ему стало легче. Выход у него был. Нужно было просто бросить все и уйти.

Он поднялся, суетливо двигая руками. С каждым движением ему становилось все легче и легче, словно Ужас оттого, что он двигался, крошился и ссыпался куда-то в глубину.

— Да. Уйти — стучала в голове кровь.

— Уйти — всхлипывали легкие, втягивая в себя воздух.

— Уйти — ныло отбитое в пещере плечо.

Он сам не заметил, как очутился на краю поляны. Костер плескался среди травы, манил его к себе огненными пальцами. Избор покачал головой.

— Уйти!

Он не чувствовал как сделал первые шаги прочь от поляны. Движение несло в себе облегчение. Без оружия в руках и мешка за плечами он шел в темноту с улыбкой. Она не была врагом, темнота. Там был покой и безопасность. Ветви расступались перед ним. Он не помнил, сколько прошагал и не чувствовал времени. Ноги сами вели его вперед и он не помнил о них, пока вновь не почувствовал душевную тягомотину. Избор увидел огонь и повернул туда. Через двадцать шагов ноги вывели его к костру, у которого лежал скелет. Рядом с ним лежали все остальные. Избор в недоумении потоптался на месте, но в этот момент мутный вал ужаса снова поднялся в нем и словно сухой лист погнал его прочь от костра. И все повторилось. В третий раз он вышел к костру мокрый от росы. Небо на востоке уже светлело, обещая погожий день. Что-то неодолимое заставляло его уходить от костра, и что-то неумолимое возвращало его назад.

Добрый Шкелет по-прежнему висел на кустах, словно христианский святой на кресте, а рядом с костром сидел Гаврила. Ужас последний раз попытался овладеть его телом, но Гаврила окликнул его и прогнал морок.

— Что? — переспросил Избор, возвращаясь в этот мир.

— Молодец, ты, говорю — сказал Гаврила — Здорово ты нас охранял…

— Охранял? — Избор не понял, о чем говорит Гаврила.

— Ну да. Я как не проснусь — ты все кругами ходишь, кустами трещишь. Вот. Даже цветов набрал!

Глаза у него были веселые, выспавшиеся. Он снял с плеча Избора кувшинку.

— Княжне? Ну да верно. Она цветы любит…

Избор внимательно смотрел на цветок. Откуда тот взялся? Тряхнул головой. Гаврила понизил голос и покосился на Исина.

— И правильно. Я этому хазарину не доверяю. Какой из него караульщик? Раз свое царство проспал — чужого не укараулишь.

Избор молчал. Ему нечего было сказать. Гаврила остановился.

— Ты чего?

Избор не ответил. Ночного ужаса в душе уже не было, и он сам не знал чего это он.

Глава 16

Боярин вошел не сразу. Он остановился в дверях, словно взвешивал стоит ли заходить дальше. Глаза его обежали комнату и остановились на бароне. Тот не поднялся на встречу, остался на месте, перед шкатулкой. Сняв шапку боярин подошел к столу. Он смотрел неприветливо, но спокойно и с достоинством. Барон уже знал, что этого взгляда хватило, что бы обнаружить телохранителей. Не спрося разрешения сел, но сел так, что барон оказался между ним и одним из них.

— Рад видеть тебя, Береслан. Все толстеешь?

Береслан взял с блюда виноградину. Толстые неуклюжие пальцы сдавили ягоду, брызнули соком.

— Знак — спокойно потребовал он.

— Неужели тебе мало того, что я назвал твое имя? — удивился барон. — Хочешь, скажу какой формы шрам у тебя на спине? И где ты его получил?

Глаза Береслана удивленно выпучились.

— А кому это интересно? Или ты думаешь, что я не знаю своего имени? — он хрипло рассмеялся и ухватил с подноса еще ягоду. Виноград был крупный. Такого в Киеве еще не было. Одного этого хватало что бы признать в купце посланца Рима, куда его круглый год привозили византийские купцы, но боярину этого было мало.

— А что касается шрамов… Об этом знает треть всех мужчин Киева и половина женщин. Бог бережет только береженого.

— Какой Бог? — с искренним любопытством спросил Йонас Пашкрелве. Недоверчивость боярина внушала уважение — Христианский?

— Любой — хладнокровно парировал боярин — Знак.