Книга Кошки говорят "мяу" - Феликс Сарнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(тихий шипящий голосок: мы уже в этой пасти… Что это значит?.. чушь… Просто взвинчена, вот и мерещится…)
поэтому… Надо оставить ему шанс — не лезть во всю эту… Оставить возможность выбора. Вот, пусть и выберет. Сам. И что бы ни выбрал, это будет правильно, а значит..
Так надо.
КОТ
… - Я дам тебе очень ценный совет. Ты лезешь в глубокую воду, где плавают такие штуковины, которых ты даже представить себе не можешь… Ну, давай просто скажем, что они — сущности. Пока они еще не заметили тебя, но, если ты будешь продолжать валять дурака со мной, они заметят. А тебе это не нужно. Поверь мне, не нужно…
Стивен Кинг. Бессонница.
В 16 лет я заполнял анкету в райвоенкомате. В графе «знание иностранного языка» нужно было написать, какой именно язык я знаю, а потом подчеркнуть один из трех вариантов знания: «Читаю со словарем», «читаю и разговариваю свободно» и «в совершенстве». Тогда я знал, наверное, пару сотен слов и прочел две-три детских книжки на английском. Не раздумывая, подчеркнул — «в совершенстве».
Сейчас мне за сорок. Я перевел с английского 12 или 13 романов — выстроенные наглой шеренгой, они занимают (считая переиздания) целую книжную полку у меня над столом. Доведись мне заполнять такую же анкету, как в 16 лет, сколько бы я ни думал (а думал бы долго), никогда бы не подчеркнул «в совершенстве». Но разве это значит, что я стал умнее? Или что я лишился уверенности в себе? Или что я стал правильнее оценивать свои возможности? Вряд ли.
Я просто утратил способность не мучится выбором, а действовать сразу, не думая, по первому импульсу.
И еще утратил иллюзию, что где-то на свете может быть совершенство….
Конечно, приобретя кое-что взамен. Например, жену, с которой мы прожили много лет и ухитрились перенять друг от друга самые поганые черты наших характеров, оставшись при этом совершенно (не в смысле совершенства) чужими друг другу… Дочку, которая в свои двенадцать лет иногда смотрит на меня с усталой снисходительностью нянечки в детском саду, успокаивающей капризного малыша… Работу, которую я люблю и умею делать и которая обрекла меня на хроническое безденежье… Скверный характер, отягощенный перенятыми у других (см. выше) еще более скверными штрихами… Наконец, чтобы не подумали, будто я неудачник, умеющий лишь сварливо жаловаться на жизнь, красавца Кота!..
Вообще жаловаться на судьбу, ныть, причитать и плакать в жилетку — дело недостойное, а главное, тупое и бессмысленное… «NO COMPLAIN!» — значок с такой надписью подарила мне в Нью-Йорке какая-то студенточка, которой я спьяну попытался было бегло нарисовать картину жизни в моем отечестве, и которая (студентка, а не картина), естественно, истолковала мои рассказы, как жалкое нытье…
«NO COMPLAIN!» — пожалуй, это единственный лозунг, который я согласился бы тащить в виде плаката на любой демонстрации, при любых властях и при любой погоде.
Та студентка меня неверно поняла, но я ее не виню. Мне легко переводить чужие разговоры, то есть делать то, что называется последовательным переводом. Легко переводить чьи-то книжки — хватает воображения представить себя автором и поймать стиль. Но говорю я на английском паршиво. Мне это как-то трудно — в смысле, говорить от себя, даже просто поддерживать беседу. Значит ли это, что я плохо знаю язык? Возможно. Но главное — другое.
Раньше я думал, это потому что у меня такие сложные мысли — трудно выразить на чужом языке. Но это чушь.
Просто мне самому нечего сказать. В родном языке это можно чем-то прикрыть, как-то спрятать, замаскировать. В чужом — хрена лысого…
Он сидел и смотрел на меня. Кот.
Он не нуждался ни в каких дурацких кличках, которыми люди пытаются как-то приблизить к себе, как-то очеловечить своих домашних любимцев. Его нельзя было очеловечить и нельзя было приблизить. Он был таким, каким был, и был там, где он был. Он всегда был просто Кот. И всегда смотрел вот так. Просто. И прямо. Без подтекста. Без эмоций. Кошки не утруждают себя проявлением эмоций во взгляде. Эмоции у них внутри. И в спокойном состоянии они их не демонстрируют. Они не смотрят. Они рассматривают.
Вот он и смотрел, вернее рассматривал меня — как всегда. Как несколько лет назад, когда жена, решив сделать мне сюрприз, принесла его в дом маленьким пушистым комочком, легко умещавшимся у меня на ладони. Когда я пришел, он лежал у меня на диване и спал. Я подошел к нему и протянул руку, чтобы погладить. Он проснулся до того, как я успел до него дотронуться, и раздраженно мяукнул. Потом посмотрел на меня. Смотрел долго. Потом тихонько мяукнул — уже без раздражения — и отвернулся. Признал меня, как объективно существующий факт. Имеющий равное с ним право на существование. Хотя и довольно нелепый (на его взгляд, да, в общем-то, и на мой тоже…), но видимо, тоже зачем-то нужный тому, кто создал и его и меня…
Прошло несколько лет. Мы с ним узнали друг друга. Полюбили друг друга; каждый — по-своему. Он узнал многое о людях. Я — о кошках. Мне пришлось для этого прочесть несколько книг. Ему — просто смотреть. Но главное осталось на тех же местах. Я для него — объективно существующий факт. Имеющий равное с ним право на существование, хотя и… (см. выше). Он принадлежит мне настолько же, насколько я — ему. Мы равноправные партнеры в нашей любви. Если это называется любовью, конечно, но… Как иначе? Я могу то, чего не может он, поэтому он зависит от меня. Но и он может то, чего не могу я. Поэтому я завишу от него. Выяснять, чья зависимость сильнее — пустая и небезопасная трата времени: мы оба потеряем в таком столкновении амбиций слишком много, и мы оба это знаем. Поэтому никогда не пойдем на такое конфликтное выяснение отношений.
Иногда, примерно после пятой рюмки мне кажется, что я не пойду на это из страха. Потому что после пятой рюмки мне кажется, что у него есть преимущество. Главное. Такое, при котором моя способность открывать холодильник и покупать ему еду — просто жалкий лепет. Мне кажется, он знает, что-то очень важное. Что-то, дающее ему возможность и право никогда не сомневаться в правильности своих поступков. Что-то, чего… не знаю я. А может, знал, да забыл… (как студент на экзамене из анекдота — «Ну, нет, коллега, это уж вы, пожалуйста, вспомните, а то вся мировая наука бьется…»). В этом нет ни моей вины, ни его заслуги. Просто так устроил тот, кто зачем-то сделал его и меня. И это нужно просто признать, как существующий факт. И просто жить с этим, внутри этого, в рамках тех правил игры, которые нельзя ни изменить, ни подправить, а можно лишь попытаться понять. Это мне — можно попытаться понять, а Коту — не нужно. Кот их знает изначально. Кот…
… сидел и смотрел на меня. Я наливал себе четвертую за вечер рюмку, сидя перед монитором, по которому плавали узоры заставки «Windows 95». Заставка включалась автоматически после десяти минут простоя. И теперь плавала на экране уже минут пятнадцать, что ясно свидетельствовало о моем нерабочем настроении. Или состоянии. Я поднес рюмку ко рту, и кивнув Коту, сказал:
