Книга Честный проигрыш - Айрис Мердок

— Ты покупала их специально, и я решил…

— В них нету ничего специального. Они были куплены, чтобы съесть. Ой, мои старые-старые янтарные бусы. А я все не понимала, куда они задевались.

— К сожалению, так и лежат непочиненные, — сказал Таллис. Он стоял, прислонясь к косяку, и смотрел себе под ноги.

Конец нитки бус выглядывал из-под куска желтой оберточной бумаги. Нагнувшись, Морган вытянула ее целиком. Тут же вспомнилось, как замочек сломался и Таллис пообещал починить его. Ему нравилось заниматься мелким ремонтом ее вещей. В памяти всплыло все. Кухня. Довольный вид Таллиса, рассматривающего сломанный замочек. Повесив бусы на крючок кухонной полки, он заявил, что купит в скобяной лавке нужную проволоку и все исправит. Должно быть, именно в тот вечер она сказала ему о поездке в Америку. Бусы как-то ассоциировались с отъездом. Держалась она тогда вызывающе, Таллис, напротив, помалкивал. Пожалуй, оба понимали, что она идет на серьезный шаг. Было это едва ли не накануне ее отъезда из Англии. И бусы так и остались непочиненными. Ощущая, что он стоит, по-прежнему не поднимая головы, она старалась хотя бы не видеть этого. Глянула на часы, но циферблат был как в тумане.

— Мне нужно спешить.

— Зайди на несколько минут в кухню, — попросил Таллис. Она судорожно моргнула, кинула нитку бус на ворох изъеденной молью шерсти и пошла за ним следом. Уже войдя в кухню и услышав, как хлопнула за спиной дверь, неожиданно испугалась. Снова попробовала изобразить кашель, но едва удержалась от рвоты. Подкатив к горлу, горечь заполнила и весь рот.

Таллис опять сел так, чтобы стол разделял их. Он был уже не так бледен, и теперь Морган разглядела, какой он усталый и грязный. Непослушные рыжие волосы — всклокоченные и давно не чесанные. Грудь трикотажной голубой футболки с мятым воротничком заляпана пятнами, поношенные и плохо сшитые серые брюки пузырятся на коленях… Во взгляде огромных светло-коричневых глаз не обвинение, а что-то вроде замешательства. Похоже было, что весь он слегка дрожит. Стараясь избегать его взгляда и не видеть губ, Морган смотрела вбок, но щекой физически чувствовала идущее от него излучение.

— Ну и? — спросила она, прислонившись к кухонному буфету.

— Думаю, это я должен спросить «ну и?», — сказал Таллис. — Ты возвращаешься ко мне или так, пришла в гости?

Морган сглотнула горькую слюну. Прямо над головой сгущалось какое-то темное облачко.

— Вот уж не думала, что ты хочешь моего возвращения, — выговорила она, старательно разглядывая выставленные на подоконнике грязные молочные бутылки.

— Я, разумеется, хочу его.

— Почему «разумеется»? Это непросто. Для меня это очень непросто.

— Разве ты не рассталась?..

— Да, там все кончено.

— А раз кончено, значит, осталось в прошлом.

— Ты хочешь сказать, что случившееся тебя не заботит? Таллис немного помолчал.

— Не надо накручивать, Морган! Ты снова здесь, и это главное. Разве не так?

— Я тебя просто не понимаю, — сказала Морган и тут же подумала: я веду себя подло, да еще и вульгарно. Конечно, я все понимаю. Он говорит на удивление здраво, и все действительно может вдруг, разом, встать на место. Но я не допущу этого. Буду, если надо, притворяться, даже разыгрывать спектакль, но сберегу себя. Я должна сделать это. Следовало бы не скрывать свои чувства. Мне так плохо, что я легко могла бы расплакаться. Но я не заплачу, и, бог мой, какая я все-таки дрянь.

— Прошу тебя… давай не будем спорить, — сказал Таллис. — Споры бессмысленны. Спорить не о чем.

— Но я не могу просто взять и вернуться, — сказала Морган. — Для меня это абсурд.

— Ты имеешь в виду, что это должно быть подготовлено?

— Нет, нет…

— Я понимаю, что дом сейчас выглядит мерзко. Но мы очень быстро приведем все в порядок. Теперь, когда ты вернулась, мне этого хочется. Все будет выглядеть по-другому.

Морган представила себя моющей пол в этой кухне. А впрочем, почему бы и нет?

— Что за чушь ты городишь! — выкрикнула она и, повернувшись, увидела, как дрожит его крошечный ротик. Все, нужно уходить, достаточно, довольно, промелькнуло в голове.

— Морган, подумай oбo всем!

— Я думаю. Попытка возвращения бессмысленна. Я снова убегу. Все это кончится слезами.

— Но мы уже в слезах. — Голос звучал достаточно твердо.

— Ты — да, возможно, но я — нет. — Раздражение захлестнуло ее и придало сил. — Я два года жила прекрасной насыщенной жизнью. По-настоящему жила. И хочу дальше жить так же насыщенно и прекрасно. Тесные клетки не для меня. Нам не надо было жениться, и ты сам это понимаешь. Мы решительно не подходим друг другу. Не представляю, как вообще это случилось. Мы совершили ошибку. Разве мы были когда-нибудь до конца искренни? Нет, и я понимаю это теперь, когда наконец-то узнала себя получше. Я думала, что люблю тебя. А ведь не любила. И вообще, незачем говорить об этом.

— Ты, несомненно, любила меня. И любишь. А я…

— Прекрати это. Дай мне, пожалуйста, сумку для этих тетрадей. Хотя и крепкий бумажный мешок подойдет.

— Морган, я тебя умоляю…

— И еще одно, — перебила она стремительно. — Я сняла деньги со счета. Все. — Он взглянул ей в лицо, и она отвернулась. — Взяла деньги: не только мои, но и твои. Ты что, не заметил этого?

— Нет, заметил.

— Я отдам тебе сейчас часть из них. Ты возьмешь? Собственно, почему нет, это ведь твои деньги.

Она принялась рыться в сумочке, достала чековую книжку, поколебавшись, выписала чек на сто фунтов и размашисто подписалась.

— Вот сотня фунтов, остальное я верну позже, — сказала она, выкладывая чек на стол.

— Спасибо. — Таллис взял чек и, не сложив, сунул его в карман брюк.

Он смотрел ей в глаза, и было уже не укрыться от этого взгляда. В нем не было обвинения, и все-таки вынести его было трудно. От Таллиса исходит радиация, подумала она. Если не спрятаться, она прожжет насквозь. Звуки глухих ударов вдруг дошли до сознания Морган. Может быть, это лишь несмолкаемый шум городского транспорта, может быть, кровь, пульсирующая в ушах, а может быть…

— Тетя Морган! — выкрикнул Питер, распахнув кухонную дверь.

— Питер! Питер! — с непередаваемым облегчением воскликнула Морган.

В облегающих черных брюках и чистой с открытым воротом белой рубашке Питер смотрелся юным капитаном.

— Как здорово, что ты вернулась, ты вернулась! — Он подскочил к ней и с криком и смехом схватил в охапку.

— Питер, ну ты и вырос, а какой стал красивый, какой высоченный! Господи, как же я рада тебя видеть.

— Вах, тетя Морган, ты выглядишь потрясающе. Ой, извините, что я так ворвался.

Питер был на голову выше Таллиса, и один этот рост доставил Морган щекочущее удовольствие, оттенившее невыразимое облегчение, принесенное завершением тет-а-тета с мужем. Упитанное лицо Питера цвело румянцем и сияло, густые светлые пряди длинных волос сияли в лучах проникавшего в кухню солнца, и весь он светился юностью и здоровьем и приносил извинения, по-прежнему заливаясь радостным смехом.