Книга Завороженные - Александр Бушков

Улица неожиданно оборвалась, вернее, вывела на обширнейшую площадь, где самобеглых повозок не наблюдалось, были только конные и пешие. А посередине…

Он невольно придержал коня — зрелище оказалось внушительное, особенно для сибирского провинциала, каковым он еще оставался.

Посреди площади зеленел невысокий холм с плоской вершиной, окаймленный оградой из черно-красного полированного камня, а на вершине холма вздымался не менее чем на сорокасаженную высоту исполинский змей, тоже каменный на вид (камень светло-коричневого цвета с алыми прожилками, отполирован так, что должен сверкать в лучах полуденного солнца, даже сейчас, вечером отсвечивает ясными бликами). Свернувшийся кольцом змей вздымал верхнюю часть туловища подобно разъяренной кобре (виденной на картинке в каком-то журнале), его оскаленная пасть обилием вовсе не змеиных зубов напоминала скорее драконью, по бокам торчали уши наподобие причудливых китайских вееров, лоб украшен зубчатым гребнем, зеленые глаза (размером не менее чем с мельничный жернов) с удивительным мастерством выполнены так, что остается впечатление дикой мощи и свирепости. Очень похоже, что они неведомо каким техническим достижением подсвечены изнутри.

Элвиг ехала прямо к исполинскому изваянию, и поручик поневоле держался рядом. Змей нависал, подавлял, промелькнули совершенно детские страхи, что он может вдруг ожить и шевельнуться. Теперь, вблизи, можно рассмотреть, что он весь покрыт мириадами мастерски выгравированных чешуек величиной с человеческую ладонь. Неимоверное количество труда и нешуточного мастерства вложено…

Элвиг остановила коня. Прижала ладони к вискам и щекам, склонила голову с невероятно серьезным, оцепеневшим лицом, и ее губы беззвучно зашевелились. Молитва это или что-то другое, поручик не мог определить — но лицо у девушки — именно лицо человека, вставшего на молитву. Он подметил, что все, кто проходил или проезжал мимо, точно так же прикладывали ладони к вискам, склоняли голову и что-то про себя произносили с потупленными глазами — разве что одни едва замедляли шаг, а другие оставались в таком положении надолго. Савельев так и сидел в седле, держа поводья, но никто ему ни разу не попенял за нерадивость, разве что иные поглядывали явно неодобрительно. Что ж, особого фанатизма не наблюдается…

— Поедемте, — сказала Элвиг. Ее лицо вновь стало обыкновенным, без тени молитвенной отрешенности. — Сейчас мы приедем в трактир. Там должен быть человек… Я сама им займусь, поскольку вы ничего в наших делах не понимаете, но неплохо будет, если вы время от времени станете мне подыгрывать.

— Как именно? — деловито спросил поручик.

— Если он начнет запираться и вилять, а он непременно начнет, знаю я эту публику, — держитесь соответственно: смотрите на него угрожающе, так, словно собираетесь сию минуту уши отрезать, припугните карами… Мы с вами представляем тайную полицию его величества, а он… в общем, мы его допрашиваем.

— Чем мне его пугать? Тюрьмой?

«Не может же оказаться так, чтобы здесь не существовало тюрем, — подумал он. — Всякая человеческая цивилизация тюрьмы ретиво воздвигает…»

— Прекрасно, вы быстро ухватываете суть, — одобрительно кивнула Элвиг. — Тюрьмой, казнью, высылкой в дикие степи… Ну, и пыточных дел мастерами, конечно. Что вы так смотрите? У вас нет пыточных?

— Давно уже, — признался поручик. — Лет сто как отменили.

— Что за глупости! — покачала головой Элвиг. — Угораздило же вас до этакой слюнявой доброты опуститься…

Но развивать эту тему она, к счастью, не стала. Направила коня в боковую улочку, внимательно присматриваясь к табличкам с названиями и номерами домов.

Сразу видно было, что они покинули барские кварталы города и оказались в здешних предместьях, населенных сплошь народом, обязанным покрывать голову. Никак нельзя сказать, что вокруг простираются грязь, нищета, трущобы, но улицы, хотя и чистые, стали заметно уже, дома в несколько этажей отчего-то сразу напоминают питерские доходные, не видно ни одного особняка, а верховые с непокрытыми головами попадаются крайне редко, и вид у таковых откровенно потрепанный, наподобие отечественных прокутившихся помещиков. Повозки исключительно грузовые — впрочем, и управлявшие ими, и прохожие крайне предупредительно относятся к парочке благородных всадников, шарахаясь с дороги без понукания, останавливая свои постукивающие колесами экипажи.

— Сюда, — показала плеткой Элвиг.

Они подъехали к одноэтажному унылого вида зданию без всяких архитектурных украшений, напоминавшему, скорее, солдатскую казарму. Свисавшие с карниза трубы для стока дождевой воды местами проржавели, окна первого этажа раза в два побольше размером, чем окна второго, над дверью укреплена изрядно облупившаяся вывеска, которую поручик прочитал без всякого труда: «УЮТНЫЙ УГОЛОК». Если это не искомый трактир, то неизвестно, какими уж трактиры и бывают…

Слева от входа вдоль тротуара протянулась длиннющая коновязь. Судя по ее размерам, хозяин был неисправимым оптимистом и надеялся, что его заведение будут целыми ватагами посещать благородные господа, — однако у коновязи привязаны лишь три четвероногих: понурившийся серенький конек, мало похожий на лихого скакуна, и через несколько больших медных колец от него еще два, серый и соловый, опять-таки непрезентабельного вида, по меркам того мира, что он покинул, то ли извозчичьи клячи, то ли мужицкие сивки-бурки. Если принять, что верхом здесь имеют право ездить только благородные (а судя по его наблюдениям, так оно и обстоит), хозяева этих одров благородством, может, и способны похвастать, а вот хорошим доходом — сомнительно…

Элвиг спешилась, и поручик последовал ее примеру. К ним тут же кинулся разбитной малый, несомненно, трактирный служка, с таким решительно-подобострастным видом, словно опасался, что столь многообещающие посетители внезапно передумают и вновь усядутся в седла. Кинулся привязывать коней, с туповатой, будто приклеенной улыбкой неся какую-то околесицу о невиданных яствах, потрясающих питиях, искуснейших поварах, проворнейших служанках, несказанном уюте и прочих, несомненно, насквозь вымышленных достоинствах заведения. Элвиг прошла мимо него, как мимо пустого места, только швырнула через плечо маленькую медную монетку, сцапанную конюхом на лету с невероятным проворством.

И тут же, словно из воздуха возникнув, рядом с ней объявился прилично, но неброско одетый субъект в черном колпаке, неприметный настолько, что, отведя на миг взгляд, уже не в силах эту физиономию вспомнить. Сделал какой-то знак, девушка чуть заметно кивнула, и неприметный будто растаял среди немногочисленных прохожих.

— Он здесь, — тихонько сказала Элвиг. Тщательно застегнула камзол почти доверху, так что ее загадочных кобур теперь не видно было.

— Как мне держаться? — так же тихо спросил поручик, охваченный охотничьим азартом.

— Естественно, — хмыкнула девушка. — Просто сопутствуйте, а там, сдается мне, и сами увидите, когда следует вступить. А если не сообразите, я дам знать…

Они вошли. Никакого такого особенного уюта, конечно же, не оказалось: просто-напросто длинное обширное помещение, где аккуратными рядами расположены десятка три массивных столов, из которых не занято и трети. Под потолком перекрещиваются массивные потемневшие балки, в глубине зала высокий, незажженный, явно старинной постройки камин, а рядом, за невысокой полукруглой стойкой восседает пузатый лысоватый субъект с продувной рожей типичнейшего кабатчика — уж их-то поручик насмотрелся изрядно, они везде, надо полагать, одинаковы…